Текст: Максим Тихонов

За последнее время я получил три строгих выговора. Все три – от раздраженных женщин. Все три – за одно и то же.

Может, вы заметили, что я довольно часто пишу о бабушках. И при этом называю их бабушками. Вот за это.

«Неэтично и фамильярно называть «бабушкой» постороннюю тебе пожилую женщину! У «бабушки» есть имя! И отчество! Называть бабушку «бабушкой» может ее родной внук, а остальные обязаны проявить уважение!..»

Не знаю. А как мне называть бабушку? Гроссмуттерхен? Пожилая леди? Сеньора? Мы все-таки в России живем. Мы – народ, выращенный и воспитанный бабушками. Не вечно занятыми, работающими и издерганными родителями, а бабушками! Честно говоря, я просто не понимаю, что такого оскорбительного в ласковом, мягком и родном слове «бабушка». И почему я вдруг должен выковырять это слово из своей головы и своего языка.

Конечно, я в курсе дамских комплексов относительно возраста. У меня есть несколько знакомых, которые даже родным внукам запрещают называть себя «бабушка», а требуют, чтобы те называли их по имени. Кому как нравится, конечно, но лично мне это кажется довольно нарочитым и нелепым. Хорошо еще, что не по имени-отчеству…

Многие ли в России помнят и знают, что бабушку Пушкина звали Мария Алексеевна Ганнибал? Для него она была Бабушка, и ей, бабушке, уже взрослым написал он строки, которыми восхищается мир.

Наперсница волшебной старины,
Друг вымыслов игривых и печальных,
Тебя я знал во дни моей весны,
Во дни утех и снов первоначальных…

А многие ли сквозь боль и слезы читавшие «Последний поклон» Астафьева, помнят, что его бабушку звали Катерина Петровна Потолицына? Помним ее как Бабушку. А «Детство» Горького?.. А «Лоскутное одеяло» Носова?.. А «А тем временем где-то…» Алексина?.. Сотни и сотни безымянных Бабушек проходят через всю российскую культуру, формируют эту культуру – и как мне их теперь называть?..

А как забыть тех Бабушек, которых встречал по всей Карелии во время многочисленных разъездов? Я всех их помню спустя десятилетия! Заонежские бабушки – остатки поколения, которое не только сохранило и передало нам золотой фонд русского фольклора, но сохранило и саму жизнь в Заонежье во время и после войны. Сделали это в основном женщины – без мужиков, без тракторов, даже без лошадей. Став бабушками, они сохранили титанический дух и огромную жизненную силу. А сами себя, пропуская букву, называли «баушка».

Помню, одной такой бабушке в Кузаранде я взялся помочь донести от мостков на озере до дома корзину с постиранным бельем. Едва подняв эту корзину, я крякнул: в ней было килограммов двадцать пять. Ох, и крут тогда мне показался Кузарандский берег! «Как звать-то вас?» – «Да зови Баушка! Баушка и есть баушка…»

Пока я отпыхивался после подъема в тени ее дома, «баушка» уже колола дрова. И у меня, умевшего колоть дрова с детства, глаза на лоб лезли при виде того, как она расправляется с узловатыми, витыми березовыми чурками! «Так ты сперва посмотри на эту чурку, пойми ее… Смотри, куда ей надо ударить да как. Где с доворотом, где с оттягом…» – легко поясняла «баушка», не отрываясь от колки дров.

А потом в избе «баушка» играючи вздернула на стол ведерный самовар. Достала из беленого буфета шкалик, зубом сдернула пробку-бескозырку. «Щас станем цай да водку пить, разговоры говорить…» А когда, напившись чаю, я хотел выйти во двор покурить, запричитала.

«Куда?! И не думай ходить! Здесь, здесь и кури! Ну и что дым? Вот уйдешь ты – я соседскую баушку позову. Она придет – а у меня в избе мужиком пахнет! Вот мы с нею самовар-то взбодрим, посидим, погорюем… Кури, кури!..»

А поморские бабушки? Им по 60—70 лет, а они, что ни день, как позволяла погода, выходили в море на своих тертых, в черных потеках смолы, карбасах! И с веслами управлялись, и с парусами. И не боялись-то ничего! Сети по сто килограммов в ледяной воде тягали… Помню их руки – сухие, коричневые, дубленой кожи, больше похожие на птичьи лапки. Помню и пожатие такой бабушкиной «лапки» – силища в ней была мужицкая.

А когда приходил на море редкий штиль, бабушка-поморка умела вызвать ветер. Для этого она снимала с головы платок, распускала волосы, совала в рот пальцы и свистела! Потом поднимала платок за угол и смотрела: прилетел ли ветер? И ветер прилетал, и напрягался парус, и карбас тяжело, как утюг по бязи, шел домой…

У меня на глазах городская бабушка, давно вдова и пенсионерка, приняла на руки шестимесячную внучку, подкинутую ей дочерью. Вы представляете себе, что такое – в 60 с лишним лет получить в «подарок» грудного ребенка? Бабушка одна выкормила, вырастила, воспитала. И в школу через весь город возила. И уроки по ночам делала… Молодые-то родители не всегда легко с этим справляются. А бабушка смогла, совершив, на мой взгляд, настоящий подвиг! А когда, спустя полтора десятка лет, с нее сняли эту заботу – она буквально за три месяца сгорела и умерла.

Я и сегодня вижу, как на бабушках держатся практически остатки сельской экономики и общественной жизни в Карелии. Как в безработных, лишенных перспектив поселках и деревнях бабушки на свою пенсию ухитряются кормить и детей, и внуков. И поддерживать дом, и обиходить разную мелкую скотину, и дрова возить из леса на саночках, и воду таскать за полтора километра. А умирают такие бабушки – и кончается вокруг жизнь. Дома приходят в упадок, дети-внуки разбегаются, семья исчезает, деревня вымирает…

Порой кажется, что не будь бабушек – не было бы уже и всей России. Бабушки – вот реальное достояние нашей страны, общества, наша «скрепа» и наш последний резерв. Я иногда думаю, что случись ядерная война – выживут в ней именно российские бабушки, приспособленные и готовые ко всему. И каждая сумеет сберечь вокруг себя кусочек жизни…

Поэтому давайте вы не будете упрекать меня в неуважении к бабушкам. Если б дал мне Бог побольше таланта – я бы российской Бабушке гимн сложил. А слово «бабушка» я, уж извините, произносил и буду произносить с неизменной нежностью и почтением.