Недавно Карелия  была шокирована жестоким убийством в Сегеже подростка его друзьями.  Гибнут дети от рук своих сверстников и в других  регионах России, в Европе и Америке. Что это: случайность или закономерность, временное умопомрачение школьных голов или психическая эпидемия вроде чумы?
Проблему жестокости, злобы и зла  обсуждаем с Юрием Станиславовичем Прошутинским, кандидатом психологических наук, доцентом кафедры психологии ПетрГУ.

Юрий Прошутинский

 – Договоримся сразу, что мы как отец с сыном  говорим «на ты». И так, в  чем же  кроется причина такой жестокости?
– Однозначный ответа на этот вопрос невозможен. Причины злобы  и жестокости кроются в индивидуальной истории каждого человека, переплетенной с его уникальными биопсихическими характеристиками.  А проявление этих качеств в реальной жизни зависит от конкретных социальных факторов.

 –  Что же это за «озверяющие-озлобляющие» факторы?
–  Семейное воспитание, социальное окружение, то есть то сообщество, в котором существует человек, и средства массовой информации, внедряющие на сознательном и бессознательном уровнях конкретные идеи в головы людей.

–  Это как же понимать? Все условия жизни ведут к одичанию и чем дальше, тем в большей степени?
- Отнюдь, но подростковая жестокость, возведенная в ранг некой нормы, существовала всегда. Кто из старшего поколения не помнит районных противостояний с массовыми  драками, избиениями чужаков «не из нашего двора». Например, в культурной столице Ленинграде еще в восьмидесятых годах прошлого столетия стояла острая проблема группового  подросткового бандитизма, которая решалась на самых высоких этажах партийно-государственной власти.  В девяностые  внимание всей страны привлек «казанский феномен» (точнее,«поволжский феномен»), проявляющийся в организации подростковых банд, кстати, абсолютно не по национальным признакам, устраивающих массовые побоища между собой и вояжи  в Москву для избиения сверстников. При этом и ленинградцы, и казанцы были вооружены ножами  и легко пускали их в ход, но убийства были редкостью.  В той подростково-бандитской вакханалии отношение к жизни было другим.

–   Что же  изменилось в современном мире?
–  На мой взгляд, изменились две вещи: первая - отношение к человеческой жизни стало более легковесным, снизилась ее ценность; вторая - поменялась психологическая установка  с «побить» на «убить». Современное подростковое  сознание в несравнимо большей степени ориентировано на убийство себе подобного! Тогда целенаправленно, сознательно не забивали до смерти, как недавно в Сегеже.
Симптоматично, что проявляется новое страшное качество: демонстративность содеянного, бравада собственной жестокостью. Сейчас не просто бьют и убивают, а делают это публично, при свидетелях, да еще снимают видеоролики и выкладывают на всеобщее обозрение в Интернет.
Про расстрел в московской школе с разными версиями случившегося сообщили практически все  СМИ.   Особенно часто цитировали высказывание убийцы: «Я хотел увидеть, как выглядит смерть». Оно  сопровождалось различными   комментариями по поводу нервного срыва, учебных перегрузок, гиперзначимости золотой медали, конфликтов в семье, особенностей возраста… Но комментаторы не обратили внимания на существенное – целенаправленность действий подростка. Если бы он только хотел «увидеть смерть», то мог осуществить это прямо по дороге в школу,  после того как похитил из запертого сейфа два  отцовских карабина и снарядил полным боекомплектом. Встречных убивать не собирался, мог расстрелять охранника, преградившего дорогу в класс, но и здесь обошлось лишь угрозой с передергиванием затвора. А огонь был открыт только «на сцене» со зрителями – одноклассниками. Можно предположить, что вся кровавая игра предназначалась для какого-то конкретного зрителя женского пола.
 Аналогична ситуация и еще в одном громком  случае, когда  фигурант постарше, но  тоже весьма молодой человек,  расстрелял своих сослуживцев в офисе. Про него писали, что он разместил в Интернете свои высказывания  о ненависти к людям и призывы истреблять их. Это дает основание предполагать у него дебют или рецидив психического расстройства. Но это ничего не меняет по сути:  длительное движение с заряженным оружием по городу до офиса и там расстрел коллег. Демонстративный, показательный: совершенно конкретных людей в определенном месте, определенном времени! Он  тоже хотел  сыграть роль, какую себе придумал. В этом же ряду стоит и печально известный массовый убийца-позер  Брейвик.

–  Почему же происходят такие трансформации сознания?
       –  Посмотрите, на многих телеканалах ежедневно прокручивают  сериалы военной и  уголовной тематики. Там каждые 15-20 минут кого-нибудь красочно и зрелищно избивают, убивают, взрывают, уничтожают… При этом совершенно не важно, что сериалы по смыслу патриотичны. Ловушка в том и заключается, что мозг в первую очередь фиксирует форму, а не содержание! Сначала формируется некий стереотип поведения, а уже потом он заполняется конкретным содержанием. В этом состоит закономерность мозгового функционирования, и чем младше человек, чем ниже уровень его психического,  интеллектуального развития,  тем ярче она проявляется.  Патриотический смысл подобных фильмов до определенного возраста либо вообще не улавливается сознанием, либо остается где-то на заднем плане, а на первый выходят поведение «хороших парней», которое фиксируется в качестве формального эталона, и  установки: «бить и убивать - хорошо, правильно, почетно». Обилие таких сцен дает   высочайший суггестивный (внушающий) эффект. Поэтому эмоциональное возбуждение от просмотров и  особенности подростковой психики неизбежно ведут к трагедиям!

– А нельзя ли повышенную внушаемость подростков  обратить на что-либо полезное?
–  Можно. В дипломных работах моих студентов экспериментально проверено, что   даже такие скучные  и нейтральные вещи, как трудные слова русского языка, таблица умножения, если воспринимаются визуально на фоне чего-то интересного, вызывающего эмоции,  то фиксируются сознанием автоматически с первого раза и остаются в памяти.  Что уж говорить о поведении крутых парней  в интересных сериалах! Ну и, конечно,  компьютерные стрелялки–убивалки по несколько сот или тысяч существ за сеанс  усиливают и закрепляют внутренние установки на убийство, пусть виртуальное.  Но его от реального отделяет очень тонкая грань.

–  Где выход из убойной западни?      
Полагаю, нужны законодательные меры, подобные запрещению рекламы алкоголя, табака и гомосексуализма. Необходимо прекратить детальное муссирование и смакование в СМИ подобных трагедий, создающих  ореол известности, чуть ли не славы убийцам и садистам. Сообщать о подобных преступлениях нужно сухо и кратко, без всяких эмоциональных деталей: там-то  произошло то-то, преступник задержан или нейтрализован, ведется расследование, после его завершения суд вынес такой-то приговор. Нужна цензура телепродукции!

–  Можно ли с этим бороться на уровне семьи и школы?
 – В семье вполне достаточно следовать прописным истинам: родители интересуются  жизнью ребенка, знают его интересы, стремления, переживания, круг общения, они готовы  и способны к доверительному разговору на любые темы, в том числе с использованием библейских сюжетов и религиозных заповедей, соблюдают   баланс требований, разрешений и «балования».
Со школой –  сложнее. Школьные психологи и социальные работники не имеют надежных средств диагностики эмоционально-психического неблагополучия, особенно если оно носит скрытый характер. Используемые психодиагностические инструменты безнадежно устарели. И какие бы переаттестации не назначил московский мэр после шокирующего расстрела, ситуация не изменится хотя бы потому, что один или два специалиста не имеют физической возможности контролировать психическое состояние тысячи учащихся разного возраста.  О профилактических психотерапевтических мерах  тут и говорить не приходится.

– Какой же выход? 
– На мой взгляд, необходимо разработать новые психодиагностические инструменты экспресс-мониторинга нервно-психического состояния учащихся, чтобы выявлять среди них тех, кто  требует  повышенного внимания специалистов, экстренного принятия адекватных превентивных мер.  Это касается не только агрессии, но и суицидов, психотравм, семейных проблем, наркотиков и так далее. Такие психодиагностические программы должны основываться на принципиально новых технологиях извлечения психологической  информации, нежели существующие  ныне.

–   У тебя есть конкретные идеи?
-– Есть четкие представления, основанные на собственных экспериментальных исследованиях: что, как и в какой последовательности нужно делать.

– Чего же не хватает?
– Как всегда, материально-технического обеспечения. Средств на необходимое оборудование, настройку его на проведение нестандартных исследований, организацию экспериментов... Как в любой серьезной научно-практической разработке, достижение намеченных результатов потребует заранее не предсказуемого времени.
 –  И тем не менее с чего надо начинать...

 С Юрием Пршутинским беседовал Станислав Прошутинский.