Старуха Лоухи и дикий бык. Заонежье обетованное. История одиннадцатая

Экспедиция организована туристической компанией «Золотое кольцо Карелии». 

Наконец-то мы покинули типиницкий угол, взяв курс на Великую губу – самый большой поселок Заонежья, центр этого края, не географический, но административный, недаром что Великогубское сельское поселение.  
Только вот путь выбрали не по большой дороге, а, так сказать, напрямки. Ох, скажу я вам, как же нравятся мне эти лесные пути. Настоящие они, со своей думкой, со своими лешими. 
Наш путь в Великую пролегал мимо трех деревень – Усть-Яндомы, Сибово и Кондобережской. Их, кстати, недавно вновь официально признали населенными пунктами.

Ищите женщину 
2016 год. Конец сентября. Холодно. Мы с семьей и друзьями в том самом Заонежье. Ветер не дает выехать в озеро на рыбалку, и мы решаем прокатиться посмотреть на местные достопримечательности. 
Поворот с лесной дороги к озеру приводит в  деревеньку. Усть-Яндома, так она называется, находится в устье реки Яндомы, впадающей в Онего из озера Яндомозеро (того самого, с берега которого вывезли Варваринскую церковь). Старые съежившиеся от осеннего ветра и дождя дома. В деревне, кажется, никого.

Впрочем, вдалеке чья-то фигура. Подъезжаем. В фуфайке стоит женщина. И такая, словно из сказки. Как старуха Лоухи из эпоса «Калевала» с картин Стронка или Мечева. Лицо словно топором кижского мастера вырублено и ножиком аккуратно подправлено, и коса длинная, карельская, толстая поверху на грудь опускается. Показала женщина путь к церкви, а сама в голове так и осталась. Тогда и решил, что надо найти ее обязательно, найти и поговорить – кто такая, как живет. 

И вот он, шанс. Июнь 2017 года. Экспедиция «Золотого кольца Карелии». Наконец добрались мы до Усть-Яндомы, где год назад видел героиню эпоса. Но сначала все же заедем к часовне Георгия Змееборца. Не Победоносца, а именно Змееборца, так назвали ее местные крестьяне.

- Да вы зайдите лучше за забор во двор, - говорит наш ковбой. – А то бык может и на рога посадить. 
После такого предупреждения, толкая друг друга, мы в Игорем протискиваемся в любезно открытую калитку. 
- Неужто может на рога? Смелый такой? 
- Еще как может. Смелый не смелый, но зовут Трусишкой. Иди отсюда! Иди отсюда, говорю, - вдруг прикрикивает на быка наш собеседник и легонько стегает его из-за забора палкой. Тот отворачивается, но не уходит. 

- Что вы тут все лето делаете? – поддерживаем мы разговор. 
- Сено косим, - коротко и неохотно отвечает наш собеседник. – Животных вот сколько, кормить надо. 
- А много здесь людей живет? 
- Да где много-то? Бабка говорила, что раньше 22 дома в деревне было. А сейчас только сестры мои круглый год живут, - кивает в сторону озера Юрий Михайлович. – Одна здесь, вторая в поле. 
Только сейчас мы обращаем внимание на женщину, которая на небольшом причале моет посуду. Неужто она? Та самая Лоухи? Вглядываюсь – не она. Но тоже из того же эпоса, похоже. 

- А как зовут сестру? 
- Светлана Петровна.
- А фамилия? 
- А я почем знаю! Несколько раз замужем была, я не в курсе. Она с приветом вообще-то. 
После такой доброй братской характеристики нам еще больше захотелось поговорить со Светланой Петровной. Но разговор особо не задался. 
- Я тут первый год на всю зиму и лето приехала, - бросает она, не отвлекаясь от дела. –  Раньше только на каникулы. Но зимой здесь тяжело. Да вы лучше с сестрой поговорите. Она тут давно. В поле вот там. 

Абориген Воркуты

Пробираемся к машине мимо неспокойных животных и едем в сторону небольшого поля на окраине. Там трудится невысокая женщина с темной одежде с граблями. Она самая. Лоухи. Пусть не обижается на меня жительница Усть-Яндомы за такое сравнение. Но такой образ, извините, запоминается надолго. Именно ее я видел год назад здесь. Некоторые ученые, кстати, считают, что старухе Лоухи было 35 лет от роду. Так что все относительно.

Сейчас коса у женщины убрана, на голове черный платок. На животе на веревках старенький радиоприемник. 

- Клавдия Петровна Денисенко я по мужу, а урожена Манюшина, - на каком-то заонежском диалекте громко начинает разговор женщина. – Большая раньше деревня была. Семь мельниц на Яндоме-реке стояло. С переходных пожен вода спускалась в озеро. Первая мельница была на мосту, там молодежь собиралась. Здесь вот Лапины жили, здесь Петровы, а вот наш манюшинский дом. Уезжать люди при Никите (Хрущеве. - Прим автора) стали. Кукурузу заставляли сажать здесь. 

Клавдия Петровна тут же развеяла мои догадки о своем карельском происхождении. 

Я не местная. Абориген Воркуты. У меня папа по 58-й сидел (58-я статья УК РСФСР за антисоветскую пропаганду. - прим. автора), переписки десять лет ждал. Мама из Вычегды на Вологодчине. Здесь в Усть-Яндоме с 1992 года. Удрала сюда из Петрозаводска. Минувшей зимой мужа похоронила. Сестру вот к себе прописала. Вдовеем с ней тут, кукуем круглый год.

- Зимой не страшно?
- У вас в городе страшнее. А здесь совсем не окраина. Все дороги ведут в Усть-Яндому, я так говорю. Туристы приезжают, местные заезжают. Я все новости знаю по округе. Мне рассказывают. Вы меня простите, я ведь вас не вижу почти. Проблемы с глазами. Врача нет. 

Речь Клавдии Петровны – хоть на магнитофон записывай. Не речь, а говор – быстро, со словечками интересными, громко, сильно, напевно. 
- Бабу с Усть-Яндомы сразу определишь, - смеется на мой вопрос про необычность речи моя собеседница. – Голосистые мы. Это я с вами еще вполголоса разговариваю. 
- С кем же вы во весь голос общаетесь? – пытаюсь пошутить я. 
- А вот со скотиной! Бык, овцы и козы без мата вообще ничего не понимают, - снова улыбается наша собеседница. 

Рассказала нам Клавдия Петровна и про часовню местную. 
- За Кижами она так-то числится, а мы вот приходим полы помыть, убрать, свечки приносим. 

Мы еще минут десять говорили о местных часовнях, о религии и вере, о предрассудках и духовности в Заонежье. Вспомнили и местного батюшку Владимира, о котором я уже упоминал ранее и который еще появится позже. 
- То, что делает отец Владимир – дай бог ему здоровья, - говорит Клавдия Петровна. – В Великой очень грязно было, если по-честному. Духовно грязно. Это видно было. Он же очищает. 
- Как видно? 
- Когда вы поживете долго без цивилизации, будете много всего видеть и ощущать, - уже полушепотом заговорщицки произнесла моя собеседница. 

Политрук
Я потом не раз вспоминал эту последнюю фразу жительницы Усть-Яндомы. Наверное, действительно в деревне люди острее и лучше видят, слышат, понимают. Сильнее они тут, мощнее. Да не только они, но даже животные их. 
Уже после экспедиции моя хорошая знакомая Ольга, которая в детстве часто бывала в этих заонежских местах, рассказала интересную историю про Усть-Яндому. 
- Бабка рассказывала: сразу после войны жил там мужчина, которого никто не называл по имени. Все звали его политруком, - вспоминает Ольга. –  И был у него кот, очень большой и красивый, черный как вороное крыло и вредный до безобразия. Но зато исключительный ловец мышей, птиц и даже змей. Многие жители соседних деревень брали котят от этого кота и всех называли Политруками. В нашем доме в Сибово тоже был свой Политрук. Если в деревнях у кого были черные крупные коты, все знали, откуда они родом и как их зовут.

Такая вот маленькая история. После общения с братом и двумя сестрами из Усть-Яндомы мне казалось, что действительно только здесь, где живут такие некрасовские женщины, тарантиновские мужчины и отчаянные быки Трусишки, которые дружат с овцами и козами, обязательно должны жить и черные большие коты, которые ловят крыс и змей. Словно сама природа дает им больше, чем остальным. 

Обратный путь по водной дороге остался совершенно незамеченным. Снова в наших головах были люди, кони, быки, коты и старинные часовни. Снова мы ощущали себя путешественниками из будущего в прошлое. То самое прошлое, которое отсюда, кажется, никуда и не уходило. 
Путь наш пролегал в Сибово и Кондобережскую. Две деревни перед Великой Губой. Нас ждали самый настоящий боевой щит, не менее настоящий барин и еще более настоящий писатель. Причем с мировым именем. Заонежье, оно такое… 

Фото (и видео) Игоря Подгорного и автора