До революции 1917 года петрозаводчан от холода спасали дрова, которые в изобилии предлагали крестьяне окрестных волостей. Но октябрьский переворот нанес экономике страны и городу Петрозаводску существенный удар. Обесценивание денег парализовало почти все промышленное производство и прочие хозяйственные сферы. Кроме того, почти все мужское население ушло на фронт (Первая мировая и гражданская войны). В результате обострились две главные проблемы: голод и холод.

 
В 1921 году горсовет, не в силах справляться с поставками дров, передал дело спасения утопающих самим утопающим. На предмет самозаготовок горожанам выделялись лесные делянки на Бараньем Берегу, где хороший дровяной лес к тому времени уже почти иссяк.
В отчаянии некоторые горожане решились на крайность. Доведенные голодом и холодом, самые неимущие принялись активно изводить заборы. В основном наиболее беззащитных ведомств — церковных и кладбищенских. Летом 1922 года вся ограда вокруг Зарецкой Крестовоздвиженской церкви и одноименного кладбища была растащена. Дело дошло до того, что, в нарушение всех санитарных и этических норм, на окраинной южной части кладбища даже были разбиты картофельные и капустные огороды. Против такого использования кладбищенской земли протестовали и сами верующие. Они предлагали горсовету отдать им в аренду это кладбище, где обязались навести порядок и оказывать помощь в погребении. Название такого кооператива звучало внушительно — «Друг покойника».

Дары Онежского озера — госсобственность

В этом же 1922 году вышло специальное постановление горсовета, касающееся бесхозных бревен и пиловочника. Таковой в городе издавна считалась вся древесина, отбившаяся в процессе буксировки гонок и плотов. А такое случалось постоянно. Растреплет штормом ненадежно связанные плоты — и бревна (а то и доски) станут добычей своенравного Онего-озера. На такой дар природных стихий в дореволюционные времена смотрели как на дар божий. Любой житель Владимирской (Онежской) набережной имел право при обнаружении плавающих в губе бревен или досок отбуксировать их к берегу и употребить по усмотрению.

Но советская власть решила навести в этом вопросе строгий порядок: весь лес был в основном государственным, и права на государственную собственность должны были государством же регулироваться. Прибрежным домовладельцам рабоче-крестьянская власть не запрещала вылавливать бревна и пиловочник или же вытаскивать прибитый к берегу. Но ставились определенные условия.

Позволялось охотиться на «плавник» только в прибрежной зоне от бульвара К. Либкнехта (бывшего Левашовского) до угольных печей Онежского завода. Две трети поднятого леса полагалось сдать государству, и только треть гражданин мог забрать себе на дрова или для строительства. В дальнейшем и эту треть у петрозаводчан отобрали. В 1930-е годы ничего из топляков или вынесенных на берег бревен частным лицам брать не разрешалось.

 
В 1960-е и последующие годы нередки были рейды милиции, газетчиков и телевидения по выявлению прибрежных домохозяев, незаконно использовавших плавник на дрова или строительство. Особенно большие «уловы» таких нарушителей случались в дачных поселках Зимника и Бараньего Берега. Писатель Анатолий Гордиенко рассказывал мне, как в должности тележурналиста он был откомандирован на телесъемку «расхитителей социалистической собственности» и как обитатели элитных дач умоляли не делать этого, поскольку огласка была бы для многих из них полным крахом карьеры. Ситуация иногда выглядела необъяснимой с точки зрения здравого смысла: на берегах Онежского озера во множестве валялись полузанесенные песком бревна. До них у государства чаще всего не доходили руки, но оно давало по рукам любому гражданину, если он осмеливался пилить этот «плавник» на дровишки.

В середине 1930-х годов обеспечение города дровами взял на себя Петрозаводский райлесхоз (РЛХ), который в конце 1933 годов был реорганизован в Пряжинский РЛХ и Петрозаводский гортоп.

Дровокольный станок времен оккупации

Некоторые новшества в заготовку дров, как это ни странно, привнесли финские оккупанты, которые переименовали Петрозаводск в Яанислинна (Крепость на Онего), а многие его улицы нарекли именами своих политических и военных деятелей. Но летом 1944 года вернувшихся истинных хозяев поразили две особенности пейзажа. Первая — это дотла выгоревшие Онежская набережная и прилегающие к ней кварталы деревянных домов. Вторая — вид бесчисленных поленниц толстых бревен, аккуратно расколотых на две половинки. Свозили сюда дрова, как выяснилось, из окрестностей — из деревни Орзега, из района Кутижмы около железной дороги на Суоярви, из деревни Вилга и прочих мест. А раскалывали довольно длинные отрезки (стандарт для русской печки и паровозной топки) русские заключенные из шести городских лагерей.

 
Для этого финны внедрили своеобразную технологию колки, рассчитанную на слабосильных женщин и подростков. Солдаты, надзиравшие за работой лагерников, предварительно проинструктировали их обращению с усовершенствованным колуном, поставленным возле штабелей. Он представлял собой некое подобие качелей, на которые водружали отрезок бревна. Напротив торца бревнышка жестко был закреплен железный клин. Откачнув бревно как можно сильнее и подтолкнув при обратном ходе, любой подросток с легкостью раскалывал даже толстую деревину. Если не с  первого раза, то со второго. Оставалось только уложить половинку в поленницу. И таких поленниц летом 1944 года в городе было уже накоплено очень много. Видно, для вывозки такого количества топлива у финнов в конце июня не нашлось вагонов, а стремительное наступление Красной армии освободило Петрозаводск, как говорится, без единого выстрела. Армия Суоми спешно эвакуировалась, а все, что было связано с ненавистной оккупацией, в том числе и техническое дровокольное новшество оккупантов, горожане просто вычеркнули из памяти. Может быть, и напрасно: вдруг кому-нибудь из нынешних дачников этот способ пригодится. Не всем же под силу молодецкая колка поленьев тяжелым колуном или плотницким топором, который часто намертво вязнет в сучковатом полене! Из технических новшеств, завезенных западными соседями, в советской Карелии, например, успешно прижились рыболовная ловушка под названием «катиска», а позднее — пружинный капкан-самоловка на крупную хищную рыбу. А с 1950-х годов жители КФССР стали использовать рыболовный кораблик-«катюшу», который появился в наших краях вместе с первыми белорусами, приглашенными по оргнабору в лесозаготовительную промышленность Карелии.