Не каждому дано прожить интересную молодость, а уж несколько за свою жизнь — тем более! Александр Валентик, поэт и журналист, относится к этой уникальной категории людей. Сегодня, 4 июня, он празднует восьмидесятилетие, а неделей раньше   подводил итоги республиканского конкурса юных поэтов, который сам придумал, в большой степени организовал и провел.  

Шестидесятые
Если есть свежие идеи, амбиции, уверенность в себе и энергия, чтобы воплотить задуманное,  — это молодость.

Мне было 25 лет, когда главный редактор республиканской газеты "Комсомолец"  назначил меня своим заместителем. Он собирался уходить в "Советскую Россию", уже получил задание и уезжал в длительную командировку, — вспоминает  Александр Иванович начало своей  журналистской карьеры.

«Главное, чтобы в выходных данных стоял литерный номер (разрешение цензуры. — Прим. ред), а в начале  — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

— с этими словами главред уехал, а Александр сел в его кресло с ощущением, что ноги, как у маленького, не достают до пола...

Конечно, Валентику доверили газету не случайно. За два года, что выпускник филфака Петрозаводского университета проработал в редакции, он обратил на себя внимание: хороший слог, дотошность, нетривиальные подходы, ответственность.  

Один из материалов назывался «Возможна ли дружба?» В редакцию пришло письмо из Пудожа. Девочка-десятиклассница писала о том, что она вела дневник, где описывала  свои душевные переживания. Мать нашла его, прочитала и решила, что это аморально. Принесла дневник в школу, а учительница перед классом его зачитала... Девочка писала, что  хотела повеситься...  Вот он и поехал.

Я, молодой человек, понимал, что так нельзя. Непедагогично – мягко сказано. Это бесчеловечно. 

Написал материал. Были отклики, девочку оставили в покое.
Письма, командировки — жизнь сама подсказывала темы. А тут к молодому замредактора легло на стол письмо из Сумпосада.

Десятиклассница  с горечью писала о том, что с комсомолом что-то не так  — слишком формально, заорганизованно...  
— Мы напечатали его и призвали читателей к обсуждению, — рассказывает  Александр Иванович. — Дискуссия началась. Через некоторое время в обкоме комсомола раздался звонок.

Саша Валентик у вас смелый парень, но скоро будет съезд комсомола, готовится отчетный доклад первого секретаря. И хоть у вас дискуссия идет в положительном плане, могут найтись желающие надергать разных цитат... 

— говорил завотделом пропаганды ЦК ВЛКСМ Олег Попцов. 
В общем, неформат. Дразнить баранов не стали. Александр  Валентик подвел итоги, но острый разговор уже состоялся...  

Не все сразу решалось, но были и другие результаты. Пришло письмо из Питкяранты. Мама мальчишки писала: «Мой мальчик трудный, на учете в милиции состоит. Отца нет. Что-то где-то украл – записали в хулиганы, из школы исключили, и теперь в Питкяранте его никуда не берут».  

— Я приехал, познакомился с ним. Два дня везде ходили вместе — в столовую, в кино, смотрели героический фильм из албанской жизни, — вспоминает Александр Иванович. — Наблюдал, как он реагирует, потом написал материал, описал все встречи, реакции и сделал вывод: из парня получится настоящий человек. Этим не кончилось. Пошел в Министерство образования. В  итоге взяли Генку Мишина в училище. В общем, справедливость может быть, защитить человека можно.

Спустя годы Александр Валентик получил письмо из Харьковской области. Тот самый Генка писал, что работает в совхозе, женат, двое детей, ударник коммунистического труда. А еще через некоторое время в квартире раздался звонок. Это он пришел с дочкой. Стеснительный, с большими рабочими руками:

«Вы в меня поверили, посмотрите, что из меня получилось.

«Комсомолец» был хорошей газетой, а при редакторе Валентике он вошел в пятерку самых лучших в СССР, соревнования «Лыжня Антикайнена», которые он придумал, позволили «Комсомольцу» стать лучшей по военно-патриотическому воспитанию в СССР.

Девяностые

И все же самое мое счастливое время в журналистике — когда ушел с поста заместителя председателя  ГТРК  «Карелия»  по радиовещанию и стал литературным комментатором. Партийная журналистика, где я потом работал,   —  кондовая, все делается по колодке,  шаг влево, шаг вправо – преступление. Тут же я стал заниматься тем, что любил, мои журналистские стремления совпали с литературными, 

—  неожиданно признался Александр Иванович.

Удивительно, девяностые годы, когда все смешалось, стали временем второй молодости Александра Валентика —  вышли из печати несколько его сборников.

Стихи  появились  как  духовная реакция на происходящее. Все кричат: «Свобода, свобода!», а я написал  о несвободе.  

Во всем мне — ощущенье несвободы:
В пустых витринах, в запустенье душ,
В глазах с печалью вечной непогоды,
И в тротуарах, сотканных из луж...
 

В  нем — вся безрадостная картина той жизни.

Во время путча 1991-го он оказался в Москве.
— Пришел сосед по номеру, сказал, что у Белого дома заварушка: «Поедем, посмотрим». А там все непонятно: искренние романтики, испуганные танкисты, люди в подпитии пытаются толкнуть кого-нибудь под танки, кто-то кричит на ветерана... Стало больно и противно. Мы, дети войны, ее пережили и потом росли и взрослели вместе со  страной...
Память военного детства
Все отбивает такт…
Баржа …
Куда ей деться?..
Бомбы и ал закат…
Кто-то на дно…
А прочим  —
Долгий теплушек скрип…
И между датами прочерк.
Детства прострелен вскрик.  

Через несколько дней я поехал на «Радио России». У меня была с собой кассета с материалом о Сумпосаде.  
— Куликов, редактор, послушал и говорит:

Сам видишь, сейчас такое творится... Людям нужна отдушина... Поставим на 5 сентября. 

И в этот день она прозвучала, отклики были. И на обратной дороге родилось детское стихотворение о  Дракоше — драчливой кошечке. А пока отдыхал в Доме творчества в Софрино, написал книжку детских стихов.
Строфам не прикажешь, сами рождаются из впечатлений,  размышлений, настроения.

 — Бабушка у меня жила в Белоруссии. Домик стоял на горе, под горой  — колодец. Раз приехал к ней весной. Вся низина покрыта туманом, чуть слышна музыка. Эту картину я наблюдал в конце пятидесятых годов, а в 2000-м написал стихи о тумане, сквозь который пробивается музыка: "Тихо баян играет, радуется, что весна"...    
Стихи были разные, а одно оказалось прямо-таки провидческим, о нашем сегодняшнем дне:
Из маленькой клетки
нас выпустили…
в другую – побольше.
А мы закричали:
— Свобода! Свобода!
…Из клетки нас прогоняют:
— Летите! Весна!
А мы не летим —
Мы летать не умеем...

В это время на радио «Карелия» стали выходить передачи Александра Валентика  «Минуты поэзии», «Поэтические голоса Карелии», «Поэтическая мозаика» —  синтетическая, разнообразная программа, где выступали многие поэты.
— Знаю, эти передачи слушали, даже продавцы в магазинах узнавали меня по голосу: «Не вы ли ведете программу?».  А потом начальники решили закрыть поэтическую страничку:  "У людей клиповое мышление, им длинные разговоры не нужны, поэзию никто не слушает... Это неформат".

Просто СМИ сейчас интересен не читатель, а рекламодатель.

Но поэзия жива. 2014 год. 21 марта  — День поэзии. Валентика пригласили в школу.
— Сейчас Александр Иванович расскажет о своем творчестве, — объявила учительница.  
— О своем творчестве рассказывать не буду. Я  расскажу о поэте, который о себе уже никогда ничего не скажет.
И стал читать Владимира Морозова,
 — Вижу, глаза разгораются. Спрашиваю: «Чьи стихи?» Говорят: «Наверное, Есенина». Конечно, есенинская свобода, раскованность есть у Морозова. Стал рассказывать о нем. И тогда понял: если в 2014 году он интересен мальчишкам и девчонкам, то надо издать книгу его стихов. И если я это не сделаю, то не сделает никто…

И книга «Владимир Морозов. Любовь проверена разлукой» вышла. В нее вошли стихи, переводы, которые он делал, переводы его стихов на карельский и финский, воспоминания. Очень сильная и проникновенная книга получилась.
—  Владимир Морозов — главное имя в карельской литературе. Он был кумиром всей читающей публики, самым известным, признанным, желанным, — убежден Александр Валентик. —  Он бывал на заседаниях литературного объединения, но я туда не ходил по простой причине: у меня была возлюбленная, и вечера я проводил с ней. Когда вышли его два сборника, в Москве и Петрозаводске, в университете устроили его литературный вечер. Я выступил и, к удивлению многих, не столько хвалил, сколько придирался к отдельным строкам. Профессор Гин даже закричал: «Это гипертрофия какая-то!»  Думал, живым не уйду. Но когда вечер закончился, Морозов обратился ко мне: «Слушай, старик, давай-ка пройдемся". Мы шли вниз по Ленина до озера, говорили о стихах, но он не сказал главного — что те строки, которые я критиковал, принадлежали не ему, а редакторам, пытавшимся улучшить его произведения.
Больше я никогда с ним не разговаривал, но в городе встречались,  и он успевал всегда первым поздороваться: "Привет, старик!" 

 На презентации книги.

В 1959 году он погиб. Я учился на пятом курсе, и мой руководитель Леонид Яковлевич Резников предложил писать диплом по творчеству Морозова. Публикаций было мало, а поэтического разбора вообще никакого, только какие-то идеологические ссылки вроде того, что в стихотворении «Собака» она самый настоящий советский человек, а советские люди оказались собаками. Я защищал это стихотворение, разбирал другие, в общем, работа получилась дискуссионной, не  в формате. Резников растерялся:  «Это не диплом, а полемическая статья».  

На защите в аудитории народу собралась тьма. Руководитель попросил поставить за диплом «4», но оппонент Ирина Петровна Лупанова, возразила:

Да что вы! Предлагаю поставить только «5», потому что это тот редкий случай, когда  в студенческой работе есть анализ поэтического текста».  И председатель комиссии с ней согласился.

— Я вложил в эту работу всю душу. Жена Владимира Морозова, тогда она еще была студенткой университета, дала еще не опубликованные нигде стихи, я составил первую библиографию. Когда работал на радио, делал передачи, в "ТВР-Панораме"  писал.
 — А сейчас есть в Карелии интересные поэты?
— Да. Дмитрий Вересов, например.

Только его публика не знает. Рассказывал, что послал подборку в "Новый мир». Через какое-то  время позвонил. «И не присылай! Мы, не читая,  бросаем в урну. Печатаем  авторов, которые нам платят...»  Вот  он с  Раисой Мустонен и пишет сценарии для «Улиц разбитых фонарей». 

Такова судьба поэта. Но те, к кому приходят стихи, ничего с собой делать не могут... Среди избранных  появляются совсем юные, им хочется поделиться своими стихами, и они нуждаются в совете...

Стихи  будущего
Третья молодость  к  Валентику пришла вместе с детьми. Он придумал и организовал вместе с «Фондом Катанандова» конкурс юных поэтов «Северная лира». Искал таланты и находил:  Дмитрий Гальцин, Галина Смирнова, Ольга  Индюкова...  заявили себя как взрослые поэты.   

Но он понял, что «Северная лира» исчерпала себя, когда работники фонда, ссылаясь на то, что Сергей Катанандов стал членом Совета Федерации, предложили провести конкурс, посвященный 1150-летию российской государственности.

«Помилуйте, разве можно написать стихи об этом?»  — взмолился он.
«Ну почему? А то вам опять пришлют про любовь».

А  о чем же еще писать детям, как не о своих чувствах? Это им  интересно: про любовь,  маму, природу...   

С идеей нового конкурса имени Владимира Морозова «Надежда» он пришел к тогдашнему министру культуры Елене Богдановой, и та его сразу поддержала: темы  не ограничивать, дать свободу творческому порыву. Рифмуют многие, стихи пишут  единицы.

Недавно состоялось подведение итогов второго конкурса имени Морозова. Все 259 работ от 140 участников он прочитал, радуясь неожиданным поэтическим образам одних, ярким сравнениям других и даже мастеровитости третьих.

— Ну кто сказал, что поэзия не нужна? Может, сегодня это и неформат, но он ведет в  будущее. К поэтам, как показывает жизнь, стоит прислушаться.

Наша справка.
Александр  Валентик, писатель и журналист.  Работал в республиканской газете «Комсомолец» — главным редактором, в газете «Северный курьер» — заместителем главного редактора, в ГТРК «Карелия» — заместителем председателя по радиовещанию, литературным комментатором. Автор восьми поэтических книг,  составитель антологии карельской поэзии, книги стихов и воспоминаний о Владимире Морозове. Награжден государственной  наградой «Медаль Пушкина»  за  большой вклад в изучение и сохранение культурного наследия.

Снова весна…
     И голодное солнце
     ест почернелый, слежавшийся снег…
     Где-то меж Мегрегой и Олонцем
     запропастится истаявший век.
                Было ли  - не было…
                 Кровь не водица…
                Памяти крест иль забвения кол?..
               Юность сгоревшая не возвратится
               белой невестой за свадебный стол.
  Света бы, тихого кроткого света,
  На воскресенье усталой души!
   Белою ночью карельского лета –
 белым – по белой озерной тиши.

ххх

Во всем мне — ощущенье несвободы:
В пустых витринах, в запустенье душ,
В глазах с печалью вечной непогоды
И в тротуарах, сотканных из луж;
В нерадостности праздничного утра,
В очередях безликой немоты,
В вождях, волхвах,
В их прорицаньях мудрых,
В ненадобности чистой красоты;
В талантах, эмигрирующих скопом,
В девичьей беззащитности дверей,
В счастливых обещаньях гороскопов
И в тусклой веренице фонарей;
В шелках долгов — в уродующих модах,
В несбыточных надеждах лотерей,
В зверенье человеческого рода,
В завидной человечности зверей;
В амбициях бесчисленных наречий,
В напасти экстрасенсных панацей,
В подъездном мате, ставшем частью речи,
И в мыслью не отмеченном лице…

Во всем мне — несвобода, несвобода — От края и до края,
и до дна Озер и рек, и душ —
до небосвода —

Повсюду несвобода лишь одна!

Хайколя

Ортьё Степанову

Уж не мёдом ли мазаны те берега!
Отчего так строка к ним стремится?..
Всё ей низкое небушко снится
да печальные эти луга.
Да трава-мурава...
И слова,
что карельскою речью зовутся...
Мирно кошка лакает из блюдца.
Да потрескивают дрова
в жаркой печке...
Мука и валёк...
Сканец тоненький - всем на завидки.
Верно, поутру будут калитки...

Милой Хайколя стебелёк,
колокольчика огонёк...
Он тебя не забыл -
не забыл,
что когда-то тобою он был.

Июль 2003 года
Всё снега да снега...
СЛОВО БЕЛОЕ СНЕГА! -
распростёртые берега -
от Онеги и до Онего...

То и Шала не скажет.
То и Пудож не молвит...
Вьюга шаль свою вяжет
далью белых безмолвий...

Далью белых безмолвий,
ширью белой бескрайней -
НЕСКАЗАННОЕ СЛОВО -
белоснежною тайной...

2003 год
Снова весна...
Снова весна...
И голодное солнце
ест почернелый, слежавшийся снег...
Где-то меж Мегрегой и Олонцем
запропастится истаявший век.

Было иль не было...
Кровь - не водица...
Памяти крест иль забвения кол?...
Юность сгоревшая не возвратится
белой невестой за свадебный стол.

Света бы, тихого кроткого света,
на воскресенье усталой души!
Белою ночью карельского лета, -
белым -
по белой озёрной тиши.

2003 год

Старая баржа
  На баржах по Онежскому озеру нас, детей войны,
  эвакуировали в 1941 году из Петрозаводска.
                                      Баржи эти бомбили…

 

Старая баржа…

Сонная баржа…

Чем ты забылась во сне?

Ты, в 41-м тонувшая дважды,

Помнишь ещё о войне.

 

И не от этого ли причала

Ты уплывала

В ту несказанную даль,

Где никогда ты не уставала,

Где не туман, а печаль?..

 

Ты и сейчас ещё слышишь ночами

Отзвуки тех канонад…

"Синий платочек" на тихом причале…

Оторопь сиплых команд…

 

Ты ведь не крейсер…

И не "Аврора"…

Барже — иная судьба.

Не с кем тебе о победах поспорить.

И не разбудит труба.  
Снег сорок пятого

ххх
           «...Вялый снег, алое на закате небо и красный
                             флаг, полинявший на облака».
                                 Яна Жемойтелите, «Снег»

Вялый снег... Отчего-то усталый...
Алый флаг безнадежно поник...
Молодые свободные страны,
запретившие русский язык...

А я помню, я помню - веселый
первый снег победившей страны.
Он счастливым летел новоселом
в Новый год, в мои детские сны.

И, казалось, по этому снегу
лишь отрадная ляжет строка.
Красный флаг на светающем небе,
не линяющий на облака...
Валентик Александр
Сумский посад
Если есть где-нибудь в Северной
России такой вид на поселение...
который прелестен, собран в одно
удивительно красивое целое и
художествен вдаль и поперек, так
это Сумский посад. ...и тут именно,
в глубокой неприкосновенности и
высокой типичности высятся на двух
холмах старинные церкви посада и
Соловецкого монастыря подворье,
окруженные стенами бывшего острога
Сумского... Высоко поднимаются на
холмах оба означенных храма...

ххх

"По Северу России"

..Я готов поклясться, что лучшего
края не видел, Я зачарован им до
конца моих дней.

Академик Д. Лихачев

Здесь душа открывается Богу,
с ним свое вспоминая родство.
Сумпосад!.. - в этом слове так много —
сердца русского торжество!

Землю отчую оберегая,
стал в веках неприступен и строг,
здесь, грозой на врагов надвигаясь,
воля русская - Сумский острог.

Соловецкой обители верен...
Богомольцам надежный причал. —
Всех, кто шли на великий молебен,
он в подворье своем привечал.

А заморских гостей принимая,
им Венецией словно цвело,
незаморской красою пленяя,
Богу любое это село.

Капитаны, купцы Сумпосада,
беломорских флотилий творцы!
Векового поморского лада
охранители и отцы!..

А сумлянка-то!.. Статью - царица!
Ликом чиста и сердцем нежна.
Стоумелая мастерица
и великая мужу жена.

Речи здесь неторопкие редки,
и нужны ли какие слова?!-
Краше слова любого и метки
сумпосадские кружева.

И залогом Божественной мощи,
боголюбья поморской души
Елисея нетленные моши
у Никольского храма в тиши.

...Все ушло, разорилось, забылось...
Над церквями своими само!
воронье накликая, глумилось
Богу любое это село.

Оглянись! Отзовись! И опомнись
от безумных, беспамятных дел!
Иль засохли поморские корни —
и один запустенья удел?!.

Разоренье... Да плакать негоже —
сколько их у России утрат!
Все ж молю: сохрани его, Боже,
Славу Русскую — Сумский Посад!