Текст, фото: Хельга Белянцева

Меня всегда привлекали старые заброшенные дома в обезлюдевших деревнях. Мне нравится представлять те времена, когда в них жили люди, строили семьи, растили детей. Какими оживленными были тогда деревенские улицы, по которым бегали ватаги ребятишек, гуляла молодежь, ходили коровы и овцы…

А несколько лет назад, когда я стала всерьез интересоваться историей своей семьи, мне захотелось разузнать, где находилась деревня Ушкалы, в которой прошли детские годы моего деда Михаила Васильевича Ларионова. В сети я наткнулась на документальный фильм «Ушкалы, деревня которой нет. Карелия» (теперь это видео уже удалили). Люди, снимавшие фильм, побывали в заброшенной деревне, показали единственный сохранившийся дом и развалины других построек. После этого мне захотелось обязательно туда съездить и посмотреть на все своими глазами. Конечно, я не знала, где стоял дом моего прадеда, и даже не надеялась выяснить это, так как ни моя мама, ни ее сестра никогда не упоминали, что бывали в Ушкалах.

Для того чтобы моя мечта созрела и превратилась в план, понадобился не один год. И вот, позапрошлым летом мы с мужем решили посетить гору Воттоваара. В Гимолах мы наняли проводника, который отвез нас на гору. По пути я рассказала ему, что мой дед родом из этих мест, и поинтересовалась, где находится заброшенная деревня Ушкалы. Он охотно объяснил нам, как туда добраться, и сказал, что сделать это удобнее всего на лодке, так как деревня располагается на большом полуострове в Гимольском озере, и путь по суше гораздо более длинный и сложный. Посмотрев карты, мы убедились в его правоте, так как оказалось, что полуостров к тому же отделяется от материковой части небольшой речкой.

Этим летом мы, наконец, отправились в нашу экспедицию. Еще раз изучили маршрут, погрузили в багажник резиновую лодку, запаслись провизией, взяли собаку и поехали из села Вешкелица, где у нас дом, по направлению к поселку Гимолы. Проехать предстояло 170 километров, большую часть по грунтовой дороге.

До Суоярви ведет асфальтированное шоссе, дальше начинается грунтовка с «веселыми горками». Дорога то взбирается ступенями в гору, то ныряет вниз, порой при этом резко поворачивая — настоящий серпантин. Поскольку уже несколько дней стояла теплая солнечная погода без дождей, от каждой встречной машины поднималось густое облако пыли.

Наконец, мы добрались до Гимольского озера и свернули с дороги на небольшой живописный мысок, покрытый сосновым лесом. Отсюда был самый короткий путь до нашей цели.

 

 

Накачали лодку и на веслах переправились через залив. Спасибо спутниковым картам — место мы определили точно и безошибочно. Развалины бревенчатой бани или лодочного сарая на берегу подсказали, где причалить. Рядом находилось еще несколько подобных разрушенных построек.

 

 

Было немного жутко сходить на незнакомый берег, заросший кустами, лиственными деревьями и высокой травой. Почти сразу мы увидели полуразвалившийся  дом на поляне, покрытой зарослями дикой малины, крапивы и пожухшего иван-чая. Дальше еще один, и еще несколько…

 

 

Мы думали, что и тот дом, который я видела в фильме и который был показан на спутниковом снимке, за эти годы уже мог превратиться в развалины. Но я была рада и тому, что мы все-таки нашли родную деревню моего деда.

 

 

Мы шли по широкой просеке, которая раньше была, очевидно, деревенской улицей. Муж ушел вперед, мы с собакой пробирались следом через густые заросли. Вдруг я услышала, как он кричит: «Иди сюда! Я нашел его!». Поспешив на зов, я вышла на поляну, на которой стоял большой бревенчатый дом под шиферной крышей.

 

 

Хозяйственная пристройка, примыкавшая к нему, изрядно накренилась, в ее тесовой крыше зияла огромная дыра. Но сам дом стоял прямо и уверенно, как крепкий старик, и даже бревна не казались гнилыми, несмотря на пустые глазницы ничем не закрытых окон. 

 

 

«Я хочу зайти внутрь», — сказала я мужу. Мы отыскали низенькую дверь и вошли. По небольшой лесенке поднялись в сени. В углу была свалена старая обувь: сапоги, резиновые боты, какие-то спортивные тапочки… Дальше за дверным проемом налево был спуск в подполье, куда вела добротная лестница, а направо — горница с русской печкой.

 

 

С печи осыпалась штукатурка, но сама она нисколько не разрушилась. В том же помещении у стены был сделан широкий топчан из досок, положенных на старые железные кровати. Вероятно, на нем спали вповалку рыбаки, промышлявшие в этих местах уже после того, как хозяева покинули дом. Тут же стоял небольшой стол, больше никакой мебели не сохранилось.

 

 

Дальше была еще небольшая комната, в которую выходила часть печки с лежанкой. Мне даже захотелось залезть на нее, но я не решилась, только потрогала ее рукой. Вопреки ожиданиям, она оказалась не слишком пыльной.

 

 

Из дома лестница вела на верхний этаж хозяйственной пристройки. Несмотря на плачевное состояние тесовой крыши, лестница была вполне крепкой, как и чердачные доски. На чердаке на перекладинах были развешены рыболовные сети, точно такие, как когда-то вязал мой дедушка. У него была важная и ответственная работа в городе, но в свободное время в Спасской Губе, где жили родители моей бабушки, он вязал сети и мечтал, что выйдет на пенсию и будет рыбачить. Но не дожил до этого — ранения и контузия, полученные на войне, подорвали его здоровье еще смолоду...

 

 

Рядом висели березовые банные веники, связанные попарно. Некоторые из них были совсем голые, на других еще сохранялись листья. Было ощущение, что кто-то жил здесь еще сравнительно недавно, может быть, лет двадцать назад. 

Об этом, казалось, говорил и тот факт, что поляна перед домом не успела сильно зарасти. Хотя малинник с одной стороны подступил вплотную, здесь не было таких дебрей, как вокруг разрушенных домов. На земле, поросшей мхом и мягкой травкой, даже виднелись борозды — вероятно, там раньше было картофельное поле. Мы решили устроить здесь пикник.

 

 

Пока муж ходил к лодке за провиантом, я стояла на поляне. В ветвях деревьев посвистывала пеночка, а я, по своему обыкновению, представляла, какой раньше была деревня Ушкалы. Здесь жили мои предки, звучала звонкая, музыкальная карельская речь… Кстати, в 19 веке название деревни писалось Ушкала, так же до сих пор называется протекающая в этих местах небольшая речка. 

 

 

В одном из домов жила семья моего прадеда Василия Ларионова, которого «забрали» в тридцатых годах и, вероятно, расстреляли. За что? Скорее всего, просто по разнарядке. Исследователи сталинских репрессий рассказывают, что в органы НКВД спускались расстрельные планы на каждую область. Списки составляли по национальностям: арестовать столько-то карелов, столько-то финнов, эстонцев, поляков и т. д. Бездушная машина государственного террора работала на крови.

Прабабушка Феврония осталась одна с тремя детьми, мой дедушка был младшим. В то же самое время деревню Ушкалы упразднили, людей переселили в Гимолы. Вероятно, на то были причины, ведь деревня располагалась на полуострове в 10 км до ближайшего поселка, где была школа, где можно было получить медицинскую помощь. Как бы то ни было, людям пришлось покинуть свои дома, и деревня опустела… Да, несмотря на то, что моя мечта сбылась, и я побывала на родине деда, мне было грустно.

 

 

Когда мы вернулись домой, я прежде всего отправила фотографии с коротким рассказом о нашем путешествии своим родным, в том числе, маме и ее сестре — дочерям моего деда Михаила Васильевича. Тетя тут же отреагировала: «Этот дом папиной семьи! Он единственный в деревне был под шиферной крышей. Я была там на чердаке и в хлеву пристроенном. Мне было, наверное, семь лет. Мы жили тогда в Кончезере. Ездили в Ушкалы на лодке. Папа греб, а мы смотрели на многочисленных лебедей». 

Вот это поворот! Я почувствовала, как покрываюсь мурашками. Выходит, я только что была в родном доме моего деда, и даже не догадывалась! Хотя, пожалуй, думала об этом, только боялась поверить...

Мама позже подтвердила слова своей сестры — действительно, отец возил их в Ушкалы в детстве, и они запомнили этот дом. Такие яркие впечатления оказываются очень прочными.

 

 

По словам моей мамы и тети, в то время в Ушкалах уже никто не жил, только приезжали туда на рыбалку. А было это в конце 50-х годов. Выходит, этом дом простоял бесхозным уже как минимум семь десятков лет! И до сих пор сохранился, даже не покосившись, как будто ждал нас все эти годы.