Текст: Александр Костин

Есть такая русская пословица: «Бабий век – сорок лет, в сорок пять – баба ягодка опять». По мне так женщина в любом возрасте хороша, и история чаще всего это подтверждает.

И плачея, и солея…

Начну с обозрения «досюльних» женских занятий и профессий. Несколько названий я нашел только в «Словаре нигижемского (каршевского) диалекта» Евгении Марковой. Перечислю их:

Берея – женщина, которая занималась сбором ягод, ягодница. Женщины собирают ягоды гораздо  проворнее, чем мужчины, в этом я убедился на личном опыте. К слову сказать, заготовкой грибов также занималось немало женщин. В Каргопольском уезде, например, только в 1895 г. сбором грибов, прежде всего рыжиков, занималось 750 женщин. Собирали на продажу, в основном в Санкт-Петербург. Хотя каргопольские рыжики везде были в почете, в том числе и у соседей, пудожан.

Грабея — та, что «грабила» и ворошила сено на сенокосе, орудовала граблями.

Кошея – косила траву на сенокосе.  В этом деле требуются немалое проворство, терпение и просто физическая сила. Изнеженные барышни до сенокоса не допускались, да их в среде деревенских женщин и не бывало. Все же косьба – мужское занятие, для косарей. Хотя… не всякий мужик может целый день косой махать, да еще в летнюю жару.

Пекея – занималась выпечкой, разной стряпней. Ассортимент домашней стряпни был обширен: блины, калитки, рыбники и т. д., так что работы для пекеи хватало.

Плачея –  иначе вопленица. Ее нанимали на похороны (или сама приходила), чтобы оплакивать покойного и провожать его в последний путь. Но вообще, в репертуар известных пудожских воплениц входили плачи и по Ленину, Кирову, Крупской, Чкалову и т. д. Самая известная вопленица на Руси – это, конечно, Ирина Федосова из Заонежья. У нас в Пудожье – Анна Пашкова. Еще одна знаменитая пудожская плачея – Е. Журавлева из д. Колтоноговской, исполнявшая свои плачи, уже в советское время, даже по радио. Свидетельство современника: 

«После этих выступлений долго не прекращаются в деревнях похвалы по ее адресу. Женщины, слушающие такие выступления у репродукторов, обыкновенно горько плачут». А вот как вопленица А. Корешкова из Песчаного исполняла плач о женской доле: «Как венчали нас по-строгому,/ Будь, жена, мужу покорная, /Голова да будь поклонная, Ты жена, мужа ухаживай, Мужу пьяному уваживай…».

От таких слов поневоле заплачешь…

Прядея — та, что пряла, пряха. Работала с  прялкой, изготовляла пряжу.

Солея – так называли женщин, занимавшихся заготовками на зиму, соленьями. В старые времена, когда у нас не умели выращивать огурцы и капусту, это в первую очередь  засолка грибов (прежде всего волнушек и груздей).

В продолжение этого списка – еще несколько названий профессий (занятий), имевших более широкое распространение:

Ворожея – ворожила, колдовала, занималась знахарством. Сейчас бы сказали —   специалист по магии. На Водлозере в конце XIX века была известна знахарка Мудричиха. В своей книге «На Севере» этнограф Вера Харузина о ней пишет: «Точно мудрая была старуха: знала она «слова» (заговоры). На всякие случаи умела приворожить кого следует, умела тоску нагонять, лечила от разных болезней. Впрочем, в лечении она прибегала и к хитрости, как мы узнали потом: часто Мудричиха являлась к фельдшеру, жалуясь на какой-нибудь недуг, полученное лекарство она сохраняла и потом давала его собственным пациентам, соединяя это лечение с нашептыванием. Так что, помимо мудрости, обладала еще и хитростью».

Пудожские ворожеи успешно конкурировали с мужчинами (шишкунами, знатками) по части оказания «магических услуг»

Под определение «ворожея», как мне кажется, вполне подходила известная в недалекие времена В. А. Куроптева из Теребовской. Заговаривала она, в частности, от курения, хотя и не всегда удачно. Вообще, вера в ворожей и знахарок, на моей памяти, никогда у пудожан не пропадала. В 1980-е годы я как-то был свидетелем разговора начальника отдела кадров Кривецкого леспромхоза с двумя  женщинами. Как я понял, одной из них предоставили квартиру, но она категорически отказалась от заселения, напирая на то, что прежде в квартире проживала… местная колдунья. Вспоминается еще один случай, когда одна моя бывшая ученица обращалась к какой-то кривецкой колдунье, чтобы найти пропавшую в лесу корову. И вроде бы нашлась корова. А в наши дни интерес к «вежливым людям» даже вырос благодаря тому, что он постоянно подогревается средствами массовой информации. Так что дело бабки Мудричихи живет и процветает.

В списке представительниц редких женских профессий в нашем крае, не обойтись без маслобойки, т.е. специалиста по изготовлению сливочного масла. В 1899 г. женщина с такой специальностью была направлена на Пудожгорский молочный пункт из Вологды, из школы самого знаменитого русского маслодела Н. Верещагина (брата знаменитого художника Василия Верещагина). Фамилия ее мне неизвестна, но дело свое она знала, поскольку вскоре в Пудожгоре стало производиться масло по технологии Верещагина. Наверняка неизвестная нам вологодская маслобойка передала секреты своего мастерства и местным жителям, среди которых появились свои маслобойки.

Название следующей женской профессии в моем списке — овчарка. Сейчас оно практически не употребляется, возможно, по причине своей неблагозвучности. Самая известная овчарка Пудожского района Е. И. Плохова работала на овцеводческой ферме колхоза «Новая жизнь» (Филимониха). Работала с душой, о чем свидетельствует малая серебряная медаль, полученная ею в довоенные годы на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве.

В своем небольшом обозрении редких  женских профессий и занятий мне никак не пройти мимо охотничьего промысла. Казалось бы, эта древняя профессия всегда была делом сугубо мужским. Это так и не так. В военное время, когда мужики-охотники уходили на фронт, их могли заменить женщины. И достаточно успешно. В замечательной книге А. Монаховой «Дивная Водла-земля» говорится об охотничьей бригаде А. И. Вирозерова, в которую входили три женщины. За зиму 1942-1943 года они добыли 47 лосей. Причем семь — в отсутствие бригадира. На вырученные деньги, как следует из воспоминаний А. Ломовой, был куплен танк для фронта. Правда, по другой информации, на этот танк передал свои  личные сбережения (25 тыс. рублей) сам А. Вирозеров, который за этот патриотический поступок  получил  благодарность от И. В. Сталина. О том, как обстояло дело в действительности, я судить не берусь.

Бабки бывают разные

В отличие от охоты, которая  и в наше время является все-таки уделом мужчин, в медицине сейчас заняты преимущественно женщины. А в старое время почти все медицинские должности занимали мужчины. В нашем Пудожском уезде первая известная мне женщина, занимавшаяся врачеванием как специалист, появилась только в начале XX века. Это фельдшерица М. Н. Васильевская. Вместе с тем не следует забывать, что с незапамятных времен существовала категория врачевателей, которую по большей части составляли как раз женщины. Нам известны «новые русские бабки», «бабки» в значении «деньги», которых всегда не хватает, но вот кто такие повивальные бабки, мы уже и подзабыли. А ведь именно они помогали новорожденным появляться на свет.

До революции 1917 г. повивальные бабки работали в Пудоже, Семенове, Корбозере, Колодозере, Песчаном, Авдееве, Канзанаволоке, Куганаволоке, Кривцах, Пудожгоре (д. Римское). В Пудоже работала правительственная повивальная бабка (именно так!), в остальных случаях – земские. Все они имели определенное медицинское образование. Ведь уже с XVIII века в России действовали «повивальные институты» и «повивальные школы» для подготовки таких специалистов. Судя по именам и фамилиям, большинство пудожских повивальных бабок были русские: А. Подосенова, Е. Иванова, Т. Верещагина, А. Ошевенская и т. д., а вот Хана Насоновна Лурье, скорее всего, — еврейка, Эмилия Кучера – полька, Кароллина Венцель — немка. Но дело, конечно же, не в национальности, главное, что все эти женщины посвятили себя благородному делу родовспоможения. 

Не следует забывать, что повивальные бабки, кроме основной деятельности, занимались еще и оспопрививанием, сталкиваясь в этом вопросе с большими трудностями. Ведь многие родители отказывались делать своим детям прививки, считая их  печатью дьявола.

Повивальные бабки получали пенсии, имели знаки отличия и государственные награды. Вообще, это были первые женщины, которых официально оформляли на государственную службу. А городовые повивальные бабки числились в штатах полицейского управления. Так было до 1910 г., когда обязанности по родовспоможению передали фельдшерам-акушерам.

Еще одна сфера общественной жизни, где женщины сейчас доминируют, — это торговля.  Трудно представить, что когда-то их крайне неохотно подпускали к торговым делам. Исключения все же в исторических источниках можно найти, например через уголовную хронику. Из нее мы можем узнать, что: «Пудож. 5 февраля 1879 года в питейном заведении мещанки Осолодкиной у крестьянина д. Уржаковской другим крестьянином похищен кошелек с 11 р. 10 к.» и :«22 сентября 1884 г. в г. Пудоже из питейного заведения Маниной в отсутствие сидельца Василия Карпова совершена кража кошелька с 54 рублями выручки».

Про Осолодкину я больше ничего сказать не могу, а Глафира Ивановна Манина – вытегорская купчиха I гильдии и, заодно, временная пудожская купчиха — имела еще несколько питейных заведений в Олонецком уезде, так что по мере своих сил спаивала население, в первую очередь, конечно, мужское. И получала от этого немалую прибыль.

Купеческое свидетельство имела также еще одна жительница Пудожа, В. В. Балашова, о которой мне ничего не известно.

Что касается уезда (района), то мне известна единственная торговка (в XIX - начале XX века) за пределами нашего города. Это  Кадулина из д. Сума. А. И. Шлямина упоминает ее в своих воспоминаниях: «Женщина, все ее называли Кадулихой, на дому продавала продукты и даже игрушки». Торговлей Кадулина занялась, как видно, во времена НЭПа, т. е. в 1920-е годы. В 1928 году газета «Красная Карелия» посвятила частной торговле Кадулиной небольшую заметочку с критикой в ее адрес за высокие цены. И заголовок подобрали соответствующий: «Мародёрство».

 

Женщины у власти

С тех пор как на Руси появились женщины, облеченные властью, к ним стали обращаться за помощью, видимо, лелея тайную надежду на особую отзывчивость женской души. Если говорить о нашей Пудоге, то прежде всего вспоминается слезное челобитье к «Великой Государыне благоверной царевне и великой княжне Софие Алексеевне», отправленное в конце XVII века монахами Муромского монастыря. Правда, здесь же, наряду с царевной Софьей, прошение адресовано к ее братьям Ивану и Петру (будущему императору), но ясно, что те, по малолетству, в государственных делах мало что понимали, а все решения принимала именно Софья. А жаловались челобитчики тоже на женщину, игуменью Неонилу, которая с помощью интриг изгнала муромских старцев из их обители: «Мы напрасно разорены и меж дворов скитаемся…». По всей вероятности, именно обращение к царевне помогло старцам вернуться в родные пенаты.

В другом случае прошение было адресовано монаршей особе рангом повыше, а именно императрице Анне Иоанновне. Житель Кодозерского скита Егор Кузнецов передал ей лично в руки жалобу на руководство Выгорецких скитов, но в результате отправился в Тайную канцелярию, где из него выбили нужные признания. Как следствие, крамольник сам пострадал за свою «ябеду» и был выслан в места не столь отдаленные.

В отличие от царевны и императрицы, Н. К. Крупская не имела высоких государственных постов, но обладала громадным авторитетом как жена В. И. Ленина. В 1930-е годы она одно время занималась библиотечными делами на всесоюзном уровне, поэтому к ней обратились пудожане с просьбой помочь в получении помещения для библиотеки. Обращение помогло, и пудожские книголюбы получили здание, в котором еще долгое время находилась библиотека. Кстати, она же в 1918 г. помогла пудожским учителям, приехавшим в Москву, в посещении Московского кремля. Об этом с благодарностью вспомнил в 1939 г. на траурном митинге памяти Крупской в Пудоже учитель А. Стратонников.

Еще одна известная женщина,  Екатерина Павловна Пешкова, вообще не имела никакого государственного поста. Но, во-первых, она была единственной официальной женой Максима Горького, а во-вторых, долго возглавляла Общество помощи политзаключенным. Именно к ней в 1929 г. обратилась пудожанка Е. Вильчинская с просьбой помочь освободить из заключения мужа, арестованного по подозрению в шпионаже. Однако это обращение не помогло, Вильчинская в 1935 г. была выслана с сыном на 5 лет в один из лагерей Актюбинской области Казахстана.

Конечно, случаев обращения пудожан к женщинам при власти гораздо больше, чем в моем списке. Наверняка мои земляки обращались за помощью и в наше время и в каких-то случаях получали ее.

Потерпевшие и обвиняемые

В продолжение «женской» темы хочу обратиться к преступности. Здесь женщины выступали в разных ролях: жертвы, организатора, исполнителя преступления.

Жертвой, пожалуй, самого громкого преступления в истории старого Пудожья стала дочь священника Нигижемско-Георгиевского погоста (нынешнее Каршево) Иринья Студитова. 22 апреля 1878 г. она была найдена в своем доме мертвой с ранением в голову, нанесенным острым орудием.

По горячим следам убийство не было раскрыто, а главный подозреваемый, местный крестьянин Ф. Оськин, отправился в тюрьму по другому делу. Однако, когда Оськин на следующий год освободился и вернулся в Каршево, то остался в сильном подозрении по обвинению в убийстве дочери священника. Потому-то местный урядник (и самый известный из пудожских сыщиков того времени) Присошков получил указание от начальства негласно следить за образом жизни и поведением Оськина. Присошков, «делая негласные розыски и действуя с крайней осмотрительностью», обнаружил у некоторых местных крестьян серебряные рубли старого чекана,  «ограбленные во время убийства Студитовой, причем на некоторых из них сохранились капли засохшей крови», а затем нашел свидетеля убийства, совершенного Оськиным. В результате убийца был заключен в «тюремный замок». Добавлю от себя, что отец несчастной Ириньи, ушедший в могилу за несколько лет до гибели дочери, помимо пастырского служения известен тем, что первым начал обучение детей своих земляков и был местным краеведом. А земляки ответили черной неблагодарностью за все его добрые дела.

Раз уж я вспомнил Присошкова, то приведу еще три его дела, в которых обнаружился «женский след». В 1879 г. житель д. Подбережской (сейчас Нигижма) Ф. Симонов заявил, что у него во время местной Пречистенской ярмарки было в доме много крестьян и кто-то украл постель и простыню. Присошков, «вычислив» подозреваемую, пришел к ней и в ходе обыска нашел похищенное. В другом случае этот урядник, получив заявление крестьянина д. Гора Яковлева (нынешняя Нигижма) о том, что из его кладовки похищены мука и другие продукты, немедленно начал розыски. Они привели к крестьянке из той же деревни, которая в краже созналась. Наконец, в третьем случае тот же Присошков, получив заявление от солдатской жены из д. Мошниковой о краже у нее 12 рублей, заподозрил крестьянку той же деревни, которая «после убеждения ее урядником» созналась в краже. Умел, видимо, Присошков убеждать…

В отличие от Присошкова, уряднику Коловской волости Иванову пришлось решать более сложную задачу. В 1878 г. к нему поступило заявление титулярного советника Тервинского о краже из его дома карманных серебряных часов, в чем Тервинский «заподозрил одно лицо, проживающее в. Пудоже и часто посещающее его». Узнав, что это лицо после кражи посещало деревню Мячевскую, Иванов отправился туда и убедился в том, что похищенные часы заложены за 7 рублей местной крестьянке. В присутствии Тервинского часы были изъяты. Остается загадкой, что это было за «лицо», которое часто навещало Тервинского, и в каких отношениях оно было с потерпевшим.

Завершаю свою «уголовную хронику» судебным делом, фигурант которого, будучи женщиной, особого сочувствия не вызывает. Я имею в виду дело крестьянки Коловской волости М. Свиньиной (1897 г.). Обвинялась она в оскорблении действием своего волостного старшины, т. е. представителя власти. Цитирую материалы дела: «Он явился взыскивать с мужа ее какие-то деньги и за неуплатою приступал к описи имущества. Жалко стало бабе своего добра, загорелось ее ретивое, и она пошла войной на старшину со своим неизменным оружием — ухватом: угостила им старшину раз, хотела еще — да люди помешали. Однако сознаться в своем геройстве пред судом она побоялась и уверяла честью, что не прикасалась к старшине. Видел суд ее невежество — и приговорил ее только к аресту при полиции на 2 недели».

Так что получила Свиньина по заслугам, чего уж тут говорить,  и жертвой ее никак не назовешь. Хотя и назвать преступницей тоже язык не повернется.