«Не колхоз, не секта, не сезонная тусовка» – принцип одного из старейших в России экопоселений «Нево-Эковиль». Что же, в таком случае, объединяет 11 семей, сбежавших от цивилизации и поселившихся под Сортавалой в Карелии?

История от Ивана

Единственный указатель на «Нево-Эковиль» — рукописная табличка «Саженцы для вашего дома» в приладожской деревеньке Ре́ускула. Всех любопытных, добравшихся сюда, обязательно направят к отцу-основателю поселения Ивану Гончарову.

– Никаких экопоселений. Это, дорогие мои, все фигня на постном масле, — обязательно скажет им он.

Мы ожидали увидеть гуру, но Иван по похож скорее на купеца. Вальяжный, с бородкой. Он приглашает к столу во дворе своего дома. Под руками пузатые, как хозяин, чайнички и сахарница, расписанная под хохлому. Кружку за кружкой Иван пьет чай, закусывая толстыми кругами круто посахаренного лимона.

Он очень основательный человек. Историю поселения рассказывает от Адама и Евы. Или, точнее, с фундамента, ведь по профессии Иван архитектор. Родился в Санкт-Петербурге. Первую прото-общину, живущую натуральным хозяйством, он вместе с товарищами — группой архитекторов из Санкт-Петербурга — пытался создать еще в 1986 году.

– А как тогда отнеслись к этому родные?

– По-разному: у кого микроинфаркты, у кого микроинсульты. А что такое в 1986 году было выписаться из Питера? Когда прописка была жесткой, как цепочка у этого барбоса. Практически не вернуться. Квартиры не сдавали, на это не жили, как нонче модно. Мы решили не прыгать, извините за выражение, с подушкой под жопой, когда эта подушка может не дать тебе перепрыгнуть. Решили прыгнуть налегке максимально высоко. И с разбега прыгнули…

Иван делает паузу и вкрадчиво договаривает:

– Не долетели.

Избавившись от ленинградской прописки, архитекторы нашли глухое место. Ближайший поселок в десяти километрах. Ни электричества, ни дороги. Иван устроился работать учителем труда. Со временем планировали создать свою художественную школу. Но главное было обустроить общину, или, как они ее называли, ашрам. Спроектировали общий дом: крестообразный, в центре обсерватория с куполом. А пока жить приходилось в доме от совхоза — списанном, еще финском. Три пары взрослых с пятью детьми от двух до семи лет выдержали в нем лютую зиму с морозами до 42 градусов.

– Не буду рассказывать, — Иван, причмокивая, ест посахаренный лимон. — Обо всем героизме, проявленном участниками первого проекта. Он достоин отдельного рассказа. Мы выдержали год. Думали, что крутые, и надорвались. Мы взяли на себя слишком много. Например, валили лес, трелевали его. С полуночи до четырех утра совхоз давал нам пилораму. Мы пилили, бревна катали, а девчонки доски обрезали на станках. Возвращались домой, до восьми оклемывались, и потом на работу. Ну, сколько так можно выдержать? Плюс житье в маленьком доме, общая кухня, обобществление ресурсов — всё в один котел. Начало внутри команды нарастать напряжение. И ее разорвало. Расходились друзьями, до сих пор отношения как между родными, но вместе мы не могли уже быть, не могли договориться о самых простых вещах.

Мы устраиваемся поудобнее, потому что история только начинается.

– Так вот. Как раз в тот момент друзья сказали, что на Валааме работать можно: там рук не хватает, жилье дают. Приехал на Валаам перебитый. Как же! Мир, который ты строил, рухнул. Что у тебя внутри-то остается? Ничего. Воронка вот такая: м-м-м-м! — смачно чмокает Иван. — Глубокая, черная. Это одна из ошибок. Нельзя ни в коем случае привязываться к модели светлого будущего, которую создал. Тем ты уязвимее при ее обрушении, а рушиться и меняться она будет стопудово. И она меняется, и ты меняешься. Десять лет назад ты один, двадцать лет назад ты другой. То мы были жесткими йогами, то мы даосами были, то, понимаешь, православными, то стали язычниками, то еще, извините за выражение… кхм… кем. Вот и на Валааме народ-то был в те времена, 1987 год. Это ж не было еще монастыря. Ребята не дружили с головой все. А поскольку у меня по жизни паяльник никто не вынимал из одного места, я, как только напряжение дали опять, начал ерзать. Думаю: «А не построить ли нам остров солнца, не сделать ли нам общину в рамках острова, свои границы, целая страна?». Два года проковырялись, не получилось.

Новая идея заключалась не в бегстве от цивилизации, а в использовании существующих социальных институтов. Благодаря горбачевскому закону о выборности руководства Иван сотоварищи хотели занять на Валааме посты председателя сельсовета, директоров лесхоза и реставрационных мастерских. Выборы проиграли.

– И какую новую идею зажег паяльник?

– Третья идея — ну не дают нам приземлиться нигде общиной, и ладно. Когда мы строили дом, то фактически воспринимали его как общину. Построим дом — вот и будет община. Надо только его построить в нужном месте и в нужное время. Так возникает ловушка, из которой выбираться очень сложно. Локализованный рай не должен быть целью. Тогда возникает следующий вопрос: а зачем вообще место? Давайте сделаем кочующую общину, как хиппи в свое время. У нас уже был зарегистрирован реставрационный кооператив. Берем под реставрацию скит, заселяемся в него, лет восемь реставрируем — и следующий скит. У нас была кузница, керамическая мастерская, ландшафтники, у меня была проектная группа. Но тут пришел монастырь, и все светские проекты стал сворачивать. Мы стали сопротивляться, но писать против ветра — себе дороже. Нам дали пинка, а мы прыгнули на материк. Дальше мы пытались пробежаться по старым схемам: общинный дом, туда-сюда. Быстро отработали эти варианты как нерабочие. В 1994 мы начали брать первую землю здесь, возле деревни Ре́ускула.

– А у вашего поселения есть какая-то общая идеология?

– Идеологию мы вывели за периметр проекта поселения. У каждой семьи она своя. Сережка, например, старообрядец, но в то же время двадцать лет йогой занимается. Ничего, это русский вариант, он проходит. Я непонятно что, тоже обычный винегрет российский. Ленка с Андрюхой у нас были жесткие йоги, практиковали цигун. Теперь Ленка жутко православная. У нас есть коммунисты — Вовка Березин, который саженцы выращивает. Он атеист, но когда в нашей часовенке служба идет, первый стоит, со свечкой. У нас Димка-кузнец, он вообще жесткий православный был, из казаков. Но последнее время стал изучать славянские традиции, вышивку, костюмы, и увяз там. Я чувствую, что православие его ползет, еще годик-два, и сползет.

– Получается ли сосуществовать людям с такими разными взглядами без конфликтов?

– Если я прихожу к Сережке, Сережка приходит ко мне, Димка приходит, мы хотим друг с другом взаимодействовать — слава те господи. А кто он: буддист, нудист, коммунист, — мне по барабану. Главное, что человек хороший. У нас была семья тех же анастасиевцев, они так не смогли. Они же сразу проповедовать начинают. Если считаешь, что ты самый правильный, ну так строй свой мир, покажи, что он действительно ярче и красивей, чем мой. Если это так, я посмотрю и, наверное, буду твоим последователем.

– Что еще, кроме навязывания своих взглядов, неприемлемо в «Эковиле»?

– Праздность. Если у тебя есть большой доход, и ты здесь живешь, ножки свесив. Тогда ты в зрительном зале, ты не наш человек. Сиди, ради бога, но ты никогда не станешь своим. К тебе никогда не придут, и ты ни к кому не придешь, потому что тебе не рады. Когда ты приходишь сюда гостем, тебя согреют, накормят тебя. Но как только ты придешь сюда таким же, как все — ситуация меняется. Когда такие люди ловятся на кажущуюся комфортность среды, а приходя сюда ее не получают, они теряют интерес, продают эти участки и уходят.

Рядом с Иваном живет Сергей. Он разводит птиц и кроликов. К дому ведет самодельный указатель «Домашнее перепелиное яйцо». Сергей тоже выносит во двор чайничек. Раньше здесь была деревенская свалка, теперь — пруд, лавочка, лилии.

– Как вы сюда попали?

– С Валаама. Хотели спасать мир, молодые были.

– И какая у вас теперь цель, если не мир спасать?

– Это Иван красиво рассказывает… Если громко говорить, так жизнь прожить, чтобы святу быть. Да и картошка здесь хорошая, — улыбается Сергей. — Все хотят жить в хорошем обществе и с хорошими людьми. Чтобы у меня был хороший сосед слева, справа, спереди и сзади. Вот как приезжали ко мне строители с Украины, говорят: «У тебя свободно гуси ходят, велосипед стоит, коса висит. А у нас вообще ничего нельзя оставить. Только отвернулся — ведро из-под зада вытащили». Нам так не нравится.

– Близость деревни вам не мешает?

– Бывало, воровали. Но все-таки здесь многие постоянно живут, здесь медвежий угол.

– А какие-то развлечения у вас есть, в медвежьем углу?

– Например, баня, наш политический клуб. Общие праздники. Вообще важно, что они есть. Просто так ведь не соберешься. Пойти на тот конец деревни — это неимоверно. Нужно час оторвать, два, а все время в запарке. Надо вот сегодня срочно высушить сено, дождя нет. Пошел быстренько косить, сушить-ворошить. Прибегаешь, приходится пропалывать. Потом надо съездить в город. И так постоянно. Классно, конечно, посидеть с хорошим парнем, но ему же тоже некогда.

Сам ты дачник!

С другой стороны от дома Гончаровых, уже безо всякой таблички стоит красивое здание с окнами от пола. Это «Эковиль-холл», где местные и устраивают праздники: Рождество, Масленицу, Пасху, День Победы, Иван Купала, Осенины. Сейчас внутри никого, но дверь распахнута. Можно зайти и в соседний домик. Там находится оборудование для заготовки листового и гранулированного иван-чая.

Ближайший к клубу дом только строится. Заговорили с хозяйкой:

– Вы тоже из экопоселения?

– Да тут до сих пор народ не может определиться, деревня это или экопоселение. Мы считаем, что мы просто живем в деревне. У нас два гектара земли, которую надо обрабатывать. Для этого надо построиться и переехать. Пока есть только огород. Муж занимается плотницкими работами, срубы делает. Я тренером работаю в городе.

– Но вы с теми, кто считает себя частью экопоселения, контактируете?

– Мы все здесь контактируем, мы все равно общность. Но я считаю, что экопоселение, это когда люди живут на земле, работают и питаются с нее. А тут половина вообще как дачники живут. И Ваня Гончаров здесь не зимует. Что это такое, этот его «Нево-Эковиль»? По сути, другое название того же деревенского клуба.

– Везде должен быть лидер. Чем отличается комиссар от замполита? Комиссар говорит «делай как я», а замполит – «делай как я сказал». Замполит у нас есть, а комиссара нет. Мы недавно здесь живем, но это одно из первых впечатлений.

На крыльцо соседнего домика выходят еще одни местные — Николай и Ольга.

– Себя вы к экопоселению не относите?

– Наверное, экопоселение — это те, кто сразу пришел с Гончаровым. Да, мы знаем этих людей, мы с ними контачим, участвуем в общих мероприятиях. Хотя и у старожилов векторы пошли в разные стороны. Экопоселение должна отличать организация, прописанная идея, ради чего люди в это поселение пришли. А тут группа единомышленников, но единомышленников только в том, что они выбрали это место.

Старожилы

В гостях у старожилов поселения, Андрея и Елены Обручей, всегда много людей. Петербуржец Егор здесь уже не в первый раз.

– А сами перебраться ближе к природе не думаете?

– У меня жена любит квартиры. Чтобы душ каждый день, все такое. Так что она не особо горит желанием перебираться.

У Егора два сына. Младший впервые ест клубнику с грядки и плавает в озере. Нам тоже предлагают искупаться, а по дороге рвать смородину. Тут же рассказывают о причудах гостей из города, которые и садовую, и лесную ягоду отказывались есть немытой. Дети убежали вперед, а мы идем с хозяевами. Елена занималась когда-то йогой, теперь на руке у нее браслет с иконками. Заходя в воду, она крестится. Пляжа с песочком здесь нет — берег скалистый. Прыжки с валунов носят доморощенные названия: «Бомба», «Пьяница», «Щука», «Винтик», «Рыбка», «Колобок».

– Папа делает «Бомбу», и все. Надо работать, гостевой домик убрать, тра́вы собрать.

Семья Обручей перестает быть многодетной. Было пятеро своих и трое приемных, но старшие уже учатся в институтах, сын уходит в армию. С ними остаются только Поляна с Пересветом (кстати, соседских детей зовут Марта, Мартин и Рагнар). Младших возят в городскую школу, хотя когда-то родители были убежденными сторонниками домашнего обучения. По идейным соображениям Обручам около 20 лет назад пришлось даже покинуть другое экопоселение — «Китеж».

– Мы такие неистовые были тогда — и по поводу прививок, и вегетарианцы… Сейчас я считаю, что это в нас больше дело было, чем в них, — говорит Елена. — Там все-таки организация, дети приемные. Больше подчиняться надо было, чем свои права качать.

Поляна опаздывает сегодня к ужину — она с ребятами в городе, закупает продукты для байдарочного похода по Ладоге. Забежав на кухню, первым делом лезет в холодильник за колбасой. Мама не разрешает. Девочка отыгрывается на борще, густо поливая его майонезом. Между печью и занавешенным проходом в соседнюю комнату горит монитор с Елениной страничкой «ВКонтакте». Нам отвели кровати наверху. На матрасе у лестницы лежит Андрей с ноутбуком на груди, в комнате мальчики смотрят на компьютере фильм, тут же лежит чей-то планшет. Мы долго не можем заснуть на самодельных деревянных кроватях. К полуночи дом затихает, и только из-под одеяла Пересвета долго светится телефон.

Перспективы

Поселение существует уже 20 лет, но никто из выросших здесь детей сюда пока не возвращается. В этом отношении «Эковиль» ничем не отличается от окрестных деревушек. Одни родители говорят, что сложно найти работу, другие — что половинку, согласную переехать в деревню. Тем не менее, экопоселение продолжает пополняться городскими романтиками.

– Сходите еще к Жене и Лизе. Они из Питера, абсолютно городские люди, программист и дизайнер. Думали, это у них так, баловство. А теперь они круглогодично здесь. Живут одни на хуторе.

– Далеко к ним идти?

– Далеко… минут пять надо идти.

К Жене с Лизой редко кто заглядывает, даже Иван Гончаров у них в гостях ни разу не был. И зря. Красивый двухэтажный дом построен на скале, его опоясывает терраса, больше похожая на палубу: загорелые дети лазят по балкам и канату, не боясь высоты, а внизу расстилается зеленое море лугов. Нас, конечно, замечают издалека. Девушка убегает надеть на купальник платье. При знакомстве оказывается, что у Лизы уже четверо детей. Все родились в домашних условиях, а младшая — прямо здесь, даже без акушерки. Домашние роды практикуются в «Эковиле», хотя некоторые поселенцы являются их противниками.

– Почему вы переехали сюда?

– Сюда мы ездили уже давно, почти десять лет, — начинает Женя. — Узнали через Обручей, что здесь экопоселение. Первый раз приехали, поплавали на байдарках, в палатке пожили. Нам очень понравилось это место. Когда родился второй ребенок, нам стало тесно в двухкомнатной квартире. Когда у нас наметился третий, мы занялись этим всерьез, продали квартиру.

– Я была тогда на восьмом месяце, потом еще два с половиной года мытарствовала по съемным квартирам.

– А я заказал сруб, крышу, приехал сюда и стал все доделывать. Делаю до сих пор. Год сидел на всяких интернет-форумах строительных, изучал, как все это делается. Когда дошли до отделки, я понял, что доверить ее строителям нельзя. Теперь это у меня основное занятие, сельским хозяйством некогда заниматься. А зарабатываю тем, что делаю графику для игрушек. Конечно, это не город, но мы осознано променяли заработок на хорошую жизнь. По-моему, это хороший обмен.

– А какая-то философская подоплека для такого обмена была?

– Это Иван, Андрей — у них идеи, статьи на эту тему. Но при столкновении с обычной жизнью все это нивелируется, и получается… обычная жизнь. Мы просто живем, просто нам хорошо.

А вот Иван Гончаров — не тот человек, который успокоится на «просто нам хорошо»:

– Десять лет мы были в тихой стагнации, деревня в основном сидела по своим миркам. А потом че-то торкнуло. Мы собрались с мужиками. Как положено, разлили по чарке. Я говорю: «Будем держать совет. Каждый сидит сейчас в своей норе, у нас нет модели нашего будущего. Давайте по-честному. Или мы достаем из нафталиновых сундуков знамена своей мечты, или мы честно сдаем их в утиль».

Свободной земли, на которую могли бы приходить новые поселенцы, не осталось. Но недавно обанкротился местный совхоз, и теперь окрестные поля пойдут под застройку. Пока там не построили дачный ад с двухметровыми заборами, Гончаров пытается договориться с властями. Земля обетованная в его новом грандиозном плане называется «Модельная территория устойчивого инновационного развития», и даже соседний остров – «экотехнопарком» и «генератором информационных средств». Осталось найти идейных последователей.

Текст и фото: Роман и Дарья Нуриевы, Русская планета.