На компьютерном мониторе в комнате Юрия Дмитриева – надпись: «Помни, противник подслушивает». Разумный совет историку, поисковику, исследователю сталинских репрессий не помог – в конце 2016 года следователи явно по чьей-то наводке нашли на его компьютере фотографии обнаженной приемной дочери. В декабре 2016 года историка арестовали по обвинению в изготовлении детской порнографии.

Фотографии Дмитриев делал, чтобы следить за физическим состоянием девочки. На этом настаивал и сам обвиняемый, и его «жертва», давшая показания в защиту приемного отца. Ровно через год позицию защиты подтвердила очередная экспертиза снимков. 27 января Юрий Дмитриев по постановлению суда был выпущен на свободу.

Вообще говоря, отпустить историка должны были на следующие сутки – 28 января, как раз в День рождения Дмитриева. Но правоохранителям явно не хотелось видеть под окнами СИЗО стихийный митинг сторонников арестанта, да еще и в сопровождении телекамер. Поэтому Юрия Дмитриева отпустили 27 января, неожиданно для всех. Уже на следующий день он в своей квартире встретился с журналистами. Дмитриев был весел, доброжелателен, угощал всех пришедших кофе и не только, но запретил задавать вопросы, напрямую касающиеся уголовного дела. Одним из самых частых ответов стала фраза «К адвокату!» Поэтому говорили в основном о хорошем.

– Это самый запоминающийся день рождения у вас?

– Я не буду отвечать на этот вопрос: впереди еще несколько  штук есть, я это знаю точно.

– Ну в памяти сегодняшний день точно останется?

– Я так не думаю.

– Прошлый день рождения вы же в СИЗО встретили? Как это было?

– Фрукты, тортик. Чаепитие было.

– Когда освободили Ходорковского, его спросили, не нарушались ли его права в тюрьме. Он ответил, что его права всегда нарушались по-крупному, но никогда – по мелочам. К вам это тоже относится? Как к вам относились в СИЗО?

– В нашем СИЗО все сделано так, как должно быть по правилам внутреннего распорядка. Шаг влево, шаг вправо – чуть ли не расстрел на месте. Но мои права не нарушались, так как я человек покладистый. Положили меня на шконку, я и лежу.

Единственный был осадочек: по идее, обвиняемым, которые еще не осуждены, разрешается иметь и прическу, и бороду. Я в Москве начал ее отращивать, и ко мне очень мило подошли и сказали: "А бороду надо сбрить". Я им: "А бороду я сбривать не буду…" Поскольку не прислушался к отеческим советам, устроили нам в камере два внеплановых обыска, перевернули все вверх дном – так, по мелочи.

– Как вас встретили в камере?

– Нормально встретили. Я же все-таки Хоттабыч – так, на всякий случай. Единственное, что я человек верующий, поэтому ребятам поставил условие: когда я молюсь, не надо матом выражаться.

– Говорят, тюрьма меняет мировоззрение человека. С вами это произошло?

– Мою душу поздно менять, даже тюрьмой. Я читал раньше о тех людях, которые в этой тюрьме содержались, и этот опыт мне помог понять их внутреннее мировоззрение и переживания. Как они по этим коридорам ходили, в этих камерах сидели. И что с ними потом делали, я ведь тоже знаю. Я просто глубже прочувствовал то, что они чувствовали. Наверное, это позже выльется в несколько строк, не с потолка взятых, а самолично выстраданных.

– Кто-нибудь из надзирателей или сокамерников разговаривали с вами о том, чем вы занимаетесь?

– Сокамерники – да. Только не они спрашивали, а больше я им рассказывал. А надзирателям с нами общаться не положено.

Вот приставы, которые меня сопровождали из камеры временного содержания в здании суда до зала заседаний… Но их больше удивила не моя скромная персона, а встречавшие меня люди и их аплодисменты. Я отвечал, что это приехали люди, которые образуют совесть России. До кого-то что-то начало доходить.

– Вы уже рассказывали, что вас выставили из СИЗО в 7 часов утра, без денег и средств связи. Вы просто пришли домой к своей дочери и позвонили в домофон?

– Когда меня выпустили, я обратился к первому попавшемуся дворнику с просьбой позвонить. «Денег нет», - ответил. Обратился к прохожему – тоже отказали. На троллейбусе без билета ехать совесть не позволяет. Пришлось сесть в такси, позвонил я Катерине и приехал.

– Я была заспанной, и, когда папа позвонил, первая мысль была: как это получилось, я что, проспала сутки? - рассказывает дочь Дмитриева Катерина Клодт. - Он говорит: "Приготовь деньги на такси". Я приготовила, сижу и жду. Не верила до самой последней секунды, пока он из машины не вышел.

– Вам не кажется, что правоохранительная система испугалась того, что они наделали? Тот факт, что государственное обвинение не попыталось обжаловать ваше освобождение из-под стражи, –  это очень нелогично. Только что они требовали продлить арест, требовали проверить вашу вменяемость, а потом раз – и даже апелляцию подавать не стали.

– Все вопросы по делу – к адвокату… С другой стороны, все мы понимаем, что если сверху пущена команда не прессовать, значит, и не прессуют.

– Когда вы поняли, что вас поддерживает гигантское количество людей? Не просто друзья, родные, соратники, а незнакомые люди, да еще и такого уровня, как Людмила Улицкая, Борис Гребенщиков, культурная и интеллектуальная элита страны?

– Это было известно уже в конце декабря 2016 года, что я не один, что никто в эту чушь не верит. Но я всегда в таких случаях привожу слова Варвары Брусиловой, которая в последнем слове на московском трибунале, который приговорил ее к высшей мере наказания, а ей было 22 года, – сказала так: "Пощады и милости я у вас не прошу, любое ваше решение я приму совершено спокойно, потому что по моим религиозным верованиям смерти нет". Тут то же самое. Верят в меня мои родные и близкие, друзья, товарищи – и слава Богу. Я знаю, что наши власти хотят продолжать заниматься тем же, чем занимались и раньше. Я один из персонажей моей карельской «Книги памяти». Ну было их 14500, станет 14501.

– Сейчас можно получить срок за репост, можно оказаться в отделении полиции за то, что случайно прошел мимо несанкционированного митинга. У нас уже 37-й год или еще нет?

– Определяется время наше легко и просто. Берете действующую Конституцию и пробуете исполнить от первой главы до последней. Если вас не заметут, значит, 37-го года нет. А если скажут: «Ну мало ли чего там написано!» – сами делайте выводы.

– У вас есть дела, которыми вы намерены заняться на свободе?

– У меня было время подумать, и я составил примерный план действий на этот год. Во-первых, надо закончить рукопись о трудовых поселенцах, которую не успел доделать. Это 126 тысяч человек, о которых наше государство ничего знать не хочет. Но примерно у двадцати процентов этих поселенцев живут родные и близкие в Карелии. Я хочу дать им знания об их прадедушках и прабабушках: откуда они родом, за что их к нам прислали и что с ними здесь было. Если они умерли, то где – и где похоронены. Я, кроме работы с документами, еще и пол-Карелии объездил, нашел практически все кладбища спецпоселков. Даю их координаты и пишу справки: можно ли к этому кладбищу проехать, как это сделать…

– Исходя из печальной статистики по оправдательным приговорам в России: если все пойдет по плохому сценарию, кто будет продолжать ваше дело?

– Свято место пусто не бывает. Не надо для этого кого-то за руку брать, объяснять, показывать… Если возникнет у человека потребность, он найдет способы и методы.