Для того чтобы про человека написали сценарий, нужно быть как минимум Марком Цукербергом. Однако в стране, где есть Голливуд, возможно все. Три года назад американский этнограф, культуролог и социальный теоретик Кассандра Хартблей (Cassandra Hartblay) приехала в Россию и записала шесть интервью с людьми с инвалидностью из разных городов страны. Эти истории легли в основу не только научной работы, но и театральной постановки на сцене калифорнийского университета Сан-Диего – спектакль «I Was Never Alone».

- В Америке это нормально. При университете есть свой театр, кинотеатр – это целый город. Я никогда не был в Америке, поэтому в моем представлении университет – это отдельно стоящее здание и, может быть, еще парочка прилегающих к нему построек. Здесь же ты приезжаешь на отдельном шатле, который ездит в университетский городок каждые 40 минут. Университет настолько большой, что даже студенты не всегда могли помочь сориентироваться на местности. Однажды спросили у них, где находится библиотека – не знают. Выяснилось, что это огромное здание, которое сложно не заметить, и на нем написано «Центральная библиотека», - рассказывает Владимир Рудак, недавно вернувшийся из США с премьеры.

- О чем эта пьеса, «I Was Never Alone»?

- Это документальная пьеса на основе интервью 2013 года. Например, моя история посвящена актуальной тогда для меня теме – суду с нашим железнодорожным вокзалом. Мы обсуждали проблему доступности, как я преодолевал тяжбы, как это выглядело со стороны и мои на эту тему рассуждения, связанные с доступом к различным объектам.

Другие герои рассказывали о личной жизни, о семейных ситуациях. Одна из частей спектакля была посвящена взаимоотношениям инвалидов с родителями. Здесь есть свои нюансы: если у человека инвалидность с детства, то родные привыкают опекать его во всем и не замечают, как это перетекает во взрослую жизнь. Начинается борьба: одно дело, когда человек совсем юн и не может обойтись без родительской опеки. Совсем другое, когда во взрослом не видят этого взрослого. Тут возникают конфликты. В спектакле есть монологи об опыте учебы в специализированных заведениях...

Фото - Jim Carmody

Своя история была у каждого. Герои делились теми проблемами, которые на момент интервью стояли для них в авангарде. Какие-то сюжетные линии в пьесе родились из домашних диалогов, которые Кассандра тоже записывала на диктофон, а затем перерабатывала. В спектакле важно было не уйти от документа, чтобы показанное оставалось правдой.

В целом же, благодаря сценическим решениям, работе хореографа все шесть историй удалось объединить в единое целое.  С одной стороны, люди просто выходили и читали монологи, с другой, благодаря сценографии они начинали каким-то образом взаимодействовать, не вступая при этом в физический контакт или диалоги. Все было сделано профессионально, а режиссер Джозеф Мегел (Joseph Megel) привлек к постановке профессиональных актеров, в том числе с инвалидностью. Он впервые работал  с такими актерами, но мне показалось, что Джозеф уже имел подобный  опыт. Иногда смотришь на человека и видишь, что он осторожничает, подыскивает слова. Некоторые люди даже боятся общаться с инвалидами, потому что можно сказать лишнее, ранить сердце и душу человека… Здесь же все было очень спокойно: приехали и все отработали.

- Насколько остался нетронутым текст интервью. Вы свои реплики узнавали в монологах актеров?

- Спектакль шел на английском языке, к тому же американская актерская школа отличается от российской, поэтому я бы не сказал, что это были точь-в-точь мои слова. Герой был близок мне по энергетике, хотя во время репетиций мы обсуждали, что даже темп речи у русских и американцев разнится: русские не говорят так быстро. В то же время задачи скопировать прототипы не стояло. Каждый артист был по-своему хорош. Говоря о точности, могу добавить, что я показывал артистам фотографии их героев, а для актера Джейсона До (Jason Do), который играл в пьесе меня, привез свою фирменную плетеную шапку, в которой обычно выступаю. Для них такие детали были важны.

Актер, сыгравший Владимира Рудака. Фото - Jim Carmody

- Как, кстати, прошла встреча с актером, который играл вас?

- Довольно спокойно. Все происходило в рабочем режиме. Когда я приехал на репетицию в первый раз, то она уже шла. Никто не кинулся со мной здороваться. Потом уже в перерыве нас представили друг другу.

С Джейсоном До у нас случилась мистическая история позже. В один из дней на репетиции объявили, что Джейсон сломал ногу, поэтому сегодня его не будет. На следующий день я падаю в автобусе и получаю  рану на ноге. Не столь серьезное, но все же повреждение. Видимо, образовалась какая-то связь между нами.

- Вам приходилось консультировать американцев по поводу наших российских реалий?

- Вообще, нет. Во время первой читки я рассказывал о некоторых деталях нашей действительности, чтобы эта история не получилась слишком американской, но в целом в описании к пьесе все было очень подробно отражено, в том числе и быт. Тем более сцена была оформлена в духе минимализма, а в плане одежды сейчас, слава богу, мы в России уже не в той ситуации, когда ни у кого нет джинсов и кроссовок.

- Из России на премьеру спектакля пригласили только вас?

- Да, ездил только я, причем не как зритель, а как создатель музыкального оформления для спектакля. Для каждого героя делался свой музыкальный портрет. С каждым человеком, чья история послужила основой для постановки, я хорошо знаком. Эти мелодии тоже помогали актерам сделать понимание образа более полновесным. Человек слышит музыку и глубже проникается настроением, чувствами героя. 

Фото - Jim Carmody

- В целом этот спектакль – чисто российская история или международная?

- Смотря с какой стороны подходить к этом вопросу. С точки зрения проблем с доступностью среды, то, конечно, этот вопрос актуален не только для России. В той же Германии были моменты, когда я не мог попасть в отдельные здания или учреждения. Но в Сан-Диего, в Сиэтле, Лос-Анджелесе, где мы сейчас были, я ни разу не столкнулся ни с одним барьером или местом, куда бы меня надо было затаскивать. Автобус, который возит в университет студентов, оборудован специальным местом для человека на коляске. Единственный минус – ехать может только один такой пассажир, но шатлы ходят с интервалом 40 минут, так что просто кому-то придется подождать.

В Америке работа с инвалидами происходит естественным образом. Никто не делает недовольного вида, что, ой, сейчас придется потратить лишние 5 минут, чтобы посадить человека в салон. Там это норма. В магазинах, в походах - я нигде не столкнулся с непреодолимыми трудностями.

- Но с какими-то трудностями они сталкиваются?

- Сами американцы во время обсуждения, которое происходило после спектакля, говорили о множестве проблем, которые испытывают инвалиды в США. Хотя я даже не могу привести пример, о чем они говорили. Наверное, это уже какие-то более высокие материи, связанные с равным доступом к социальным услугам. Я, в первую очередь, наслаждался свободой передвижения.

Хочу заметить, что в этом смысле сейчас ситуация меняется и в России. У нас нет повсеместной доступности, но люди стали относиться к инвалидности лучше. Те же сотрудники железнодорожного вокзала всегда звонят, интересуются, нужна ли мне будет какая-то помощь с вещами или в вагоне. Даже если скажешь, что ничего не нужно, на перроне будут ждать обученные люди. Все происходит чинно и благородно. Опыт в путешествиях у меня большой, и то, что есть сейчас, это день и ночь по сравнению с тем, что творилось десятилетие назад. Появление инвалида больше не является красной тревожной кнопкой для персонала вокзалов или аэропортов. Конечно, им нужно отчитываться за проделанную работу, но в то же время все происходит очень доброжелательно.

- Вам бы хотелось, чтобы «I Was Never Alone» показали в России, в Петрозаводске?

- Мы разговаривали на эту тему. У Кассандры есть желание поставить пьесу в России с русскими артистами, но это будет уже началом новой, другой работы. Есть русский текст, но нужно найти возможность, как это реализовать. Периодически я читаю, что в российских театрах работают люди с инвалидностью. В Петрозаводске в этом направлении с детьми работал Олег Липовецкий. Скорее всего, такие практики находят применение в России все больше и больше.

В Москве  в ноябре и вовсе открывается специальная киношкола для людей с инвалидностью. Там будут читать курсы по режиссуре и сценарному мастерству. В перспективе это может превратиться в самостоятельный медиацентр, где проявить себя могли бы не только взрослые, но и дети. Есть талантливые люди с инвалидностью, из которых могли бы получиться хорошие артисты.

- Вы говорите об отдельных курсах для инвалидов. Вы не сторонник инклюзивного подхода?

- Конечно, я поддерживаю идею инклюзии, но проблема в том, что колясочник не сможет учиться в том же ВГИКе, потому что он не сможет туда элементарно попасть: здание не оборудовано для инвалидов. Оргкомитет кинофестиваля, в рамках которого был показан один из наших фильмов, в 2005 году пригласил нас на курсы Александра Митты. А как бы мы прошли обучение, если нас никто не будет носить внутри здания? Никак! Поэтому пришлось с благодарностью принять это предложение, но в итоге отказаться.

- То есть проще открыть новые курсы, организовать специальный вуз, чем сделать доступной среду в уже готовом институте?

- Выходит, что так. У нас для людей с инвалидностью нет доступа ко множеству социальных учреждений, значимым культурным местам. Все понимают, что он должен быть, но дальше этого понимания ничего не происходит. Ты смотришь человеку в глаза, он тебе рад, но он знает, что тебя сюда затаскивали по ступенькам. То, что кто-то хочет организовать отдельную площадку, может только порадовать.

В то же время в Америке профессиональный актер-инвалид – это норма. Сейчас в США активно обсуждают вопрос, почему профессиональный артист должен играть человека с инвалидностью, если есть такой же профессионал, знакомый с этими проблемами не понаслышке. Он и должен получать эти роли. Актуальная тема сейчас в Америке. 

Фото - Jim Carmody

- Для спектакля «I Was Never Alone» важно, чтобы в нем играли именно актеры с инвалидностью?

- Думаю, что важно. Мне кажется, человек, который принимает участие в постановке про инвалидность и сам является человеком  с инвалидностью, больше знает о сущности героя. Ему не надо собирать информацию, входить в образ. Он знает, о чем говорит. Ему не надо изображать представление о семейных проблемах, которые могут возникнуть. Это, кстати, важно и для зрителя. Реализовать эту идею с актерами можно и в России, только, в отличие от Америки, нужно было бы специально организовать доступное пространство в театре для работы и перемещения таких людей.

- Насколько я понимаю, в США тема инвалидности изучается очень подробно даже в научной среде. В России к вам кто-нибудь когда-нибудь обращался за информацией для исследования?

- Нет, не обращались. А в США действительно есть отдельные специалисты. К нам на спектакль приехала профессор из другого штата, которая занимается драматургией пьес, посвященных теме инвалидности. Там к этому настолько серьезно относятся, что существует отдельное научное направление. Люди постоянно над этим работают, изучают понимание инвалидности, прогресс в этой области. У нас же все уперлось в проблему доступности, которую постоянно исследуют, хотя все и так всё прекрасно понимают. Мы гуляем по городу и упираемся в те же бордюры. Возьмем тот же вокзал, который должны были реконструировать в 2015 году. Сейчас конец 2016-го, а я все еще езжу обходными путями и пробираюсь через рельсы, чтобы попасть на нужный мне путь. Вот и вся история. Дальше этого у нас пока развития не происходит.