11 апреля во всем мире отмечается Международный день освобождения узников фашистских концлагерей. Для Карелии эта дата особенная: в нашей республике в период с 1941 по 1944 год воевавшие на стороне Германии финны организовали 14 концентрационных лагерей, в основном – для русскоязычного населения. Трудно представить, но лагеря эти остались не только на страницах архивов и в памяти выживших. В Петрозаводске сохранились дома, где захватчики держали мирных граждан. Мужчины и женщины, старики и дети умирали в этих домах от голода, холода, от побоев и от болезней, которые никто не лечил.

И здесь сейчас живут люди, в том числе – потомки заключенных.

Общеизвестно, что в Пятом поселке в годы оккупации был организован концентрационный лагерь № 5 – отсюда и название микрорайона. Финны сгоняли гражданское население не только в бараки, но и в двухэтажки, построенные незадолго до войны. После Победы бараки снесли, а двухэтажные дома оставили. На сайте школы № 35 есть целая интерактивная экскурсия по улицам, которые когда-то были лагерными. О некоторых объектах рассказывается отдельно.

«Мы остановились у дома, с которым связаны самые страшные воспоминания бывших малолетних узников. Сюда их приводили несколько раз в год и брали кровь для раненых финнов…

Дети уже знали, когда за ними придёт финский солдат и поведёт в этот дом. Они часто от страха пытались спрятаться. Прятались в подполье под домами… Дети видели, как финский солдат выводил их маму и приставлял пистолет к маминому виску, приказывая вывести детей из подполья. Мама плакала, звала детей, и они выходили. После сдачи крови более крепкие и старшие, отлежавшись, возвращались домой через несколько часов. Но были и такие дети, которые очень тяжело переносили эту процедуру, они иногда оставались в этом доме после забора крови почти на неделю».

Это здание – дом № 17 по улице Владимирской. Он признан аварийным в сентябре 2018 года. Согласно данным Фонда содействия реформированию ЖКХ, сейчас здесь зарегистрированы 24 человека.

Вот как описывает процедуры, производившиеся в этом доме, узница Пятого концлагеря Л. Трошева:

Помню комнату, где на столе было много стеклянных сосудов с кровью. До сих пор перед глазами стоит человек в белом халате, который вонзил мне в грудь, чуть ниже ключицы, иглу. И так повторялось несколько раз. Эти процедуры у меня каждый раз заканчивались потерей сознания. Я и теперь не могу без содрогания видеть медицинские шприцы».

О судьбе этих строений знают далеко не все петрозаводчане. Например, Сергей Сенькин, чья мать получила в наследство квартиру в доме № 6 по улице Локомотивной, до  недавнего времени был не в курсе происходивших здесь событий.

– Мать переписала на меня квартиру в декабре 2017 года. А в начале этого года жена нашла в интернете информацию, архивные фотографии… Когда я узнал, что происходило в этих домах, я просто в шоке был! – рассказывает Сергей.

Мужчина показывает копии старых документов. Его дед в 1941 году был пленен и умер в немецком концлагере. Узнать об этом удалось только год назад.

– Наши-то говорили, что он пропал без вести, но у немцев все было задокументировано. Дед, наверное, и представить себе не мог, что через столько лет внук его тоже, фигурально выражаясь, окажется в концлагере…

– говорит Сергей, перебирая ксерокопии.

За лаконичными архивными выписками – трагедия когда-то живого человека. Подобные трагедии десятками, сотнями происходили за стенами домов Пятого поселка.

«В помещениях в 15-20 кв. м проживало от 6 до 7 семей. Бани и прачечной в лагере не было… Мыла совершенно не выдавали. Среди заключенных наблюдалась массовая вшивость. Нечеловеческие условия жизни в лагере повлекли за собой развитие эпидемий — цинги, дизентерии, сыпного тифа».

«Ребята моего возраста стали проникать за проволоку, чтобы раздобыть что-нибудь из еды. Опасно это было. Надзиратели за это били резиновыми плетками, а часовые стреляли без предупреждения. Меня однажды ранили в ногу, когда я пролезал под проволоку. Рана долго не заживала».

Воспоминания узников Пятого концлагеря приводит историк Сергей Веригин в своей монографии «Карелия в годы военных испытаний. Политическое и социально-экономическое положение Советской Карелии в годы Второй мировой войны 1939-1945 гг.». От условий содержания заключенных приходили в ужас и сами финны.

«В первых числах июня 1944 г. я был в Петрозаводске. На станции Петрозаводск я видел лагерь для советских детей. В лагере помещались дети от 5 до 15 лет. На детей было жутко смотреть. Это были маленькие живые скелеты, одетые в невообразимое тряпье. Дети были так измучены, что даже разучились плакать и на все смотрели безразличными глазами», – рассказывал пленный финский солдат Тойво Арвид Лайне. Речь с высокой долей вероятности идет именно о Пятом концлагере: он находился совсем рядом от старого вокзала.

Сегодня Пятый концлагерь – это обычные ветхие дома, которых в Карелии сотни. На их фоне резко выделяется дом № 3 по улице Профсоюзной. Он был отремонтирован по программе капитального ремонта. Фасад из сайдинга, новая крыша… «Надо же, дом как игрушечка!» – восхищается пенсионерка Ленина Павловна Макеева. Она очень хорошо знает этот район: здесь, в концлагере, прошло ее детство. За колючей проволокой Ленина Павловна оказалась в возрасте пяти с половиной лет.

– В этом доме жила моего деда двоюродная сестра, – указывает Ленина Павловна на одно из строений. – А вот здесь, на пятачке между домами, продавали зажигалки, сигареты.

Ближе к железной дороге в лагерное время был «вшивый городок». Так Ленина Павловна называет место, куда отправляли самых зараженных паразитами заключенных. Насекомые были большой бедой: финны регулярно травили их серой, но уже через неделю после дезинсекции клопы и вши возвращались.

– Была огромная скученность. Сначала мы жили в доме на улице Владимирской, и там в комнате 20 метров нас было 17 человек. Потом дали комнату в одноэтажном бараке, и комната была 10 метров на семью с четырьмя детьми, – рассказывает бывшая узница.

Самой большой проблемой был, конечно, голод.

– Бабушка умерла от голода в начале 1942 года, одна сестра умерла в конце 42-го, другая – в начале 43 года. Тоже от голода. В лагере крапива не успевала вырастать, ее рвали, а за проволокой щавель такой был, господи, колокольчики… – вспоминает Ленина Макеева. – Из-за голода шли на нарушение лагерного режима. Делали подкопы под проволоку, сбегали в город, просили еду, искали на помойках. Дед мой двоюродный Илья Гришин однажды подошел слишком близко к проволоке; его забрали, избили до полусмерти, а через неделю он умер.

К обшитому сайдингом дому подходит пожилая женщина. Она с интересом смотрит на нашу беседу, и я прошу ее присоединиться.

– Вы давно здесь живете?

– С самого рождения, 70 лет.

– Вы знаете, что в этих домах находились заключенные концлагеря?

– Конечно. Моя мама здесь была, бабушка, мои две сестры… – отвечает женщина.

Разговор прерывается – Ленина Павловна и Татьяна Васильевна (так зовут местную жительницу) начинают искать общих знакомых. Находят. Татьяна Васильевна жалуется на ремонт: говорит, снаружи-то красиво, а внутри все сыпется. Дом старый, 1933 года постройки, и хорошим уже не будет.

– Каково вам жить в доме, который использовался в качестве лагерного барака?

– Сами как считаете? Моя мама столько ужасов пережила… Эмоционально, конечно, не очень-то.

– Сотни людей в этих домах умирали от голода, холода и непосильного труда, – жестко говорит Ленина Макеева. – В них не должны сегодня жить, не должны.

Той же точки зрения придерживается известный историк, директор Национального музея Карелии Михаил Гольденберг. О лагерных домах ему, конечно, все известно, и реакция Сергея Сенькина, который полагает невозможным жить сегодня в таком доме, Гольденбергу понятна.

– Любому человеку ясно, что это ненормально. Будь моя воля, я бы в одном из этих домов сделал Музей детей войны. Он есть в школе № 13, но эти дома с биографией, и с биографией печальной.

По словам директора Нацмузея, на сегодняшний момент из шести концлагерей Петрозаводска обитаемым остался только Пятый. Произошло это по понятным причинам: в те годы уничтожать почти новые дома никто бы не стал.

– Заселяли их, скорее всего, сразу после войны. С жильем было туго, люди самовольно рыли землянки, строили бараки. Были семьи, обитавшие в ванных комнатах… Проблема жилья была основной.

Однако с освобождения города прошло 75 лет, и надо бы, конечно, переселить людей. Да, это не были лагеря смерти, печи там не дымили. Но это был именно лагерь, очень высокая скученность людей, высокая смертность, высокая заболеваемость, никакой медицины, отвратительное питание. В разделении людей по национальности был элемент геноцида. Очень важен аспект моральный: жить в помещениях бывшего лагеря – неуютно, хоть евроремонт там сделай.

Евроремонт в бывших лагерных домах делать никто не собирается, а вот капремонт – да. Дом № 6 по улице Локомотивной, в котором досталась квартира Сергею Сенькину, по графику должен ремонтироваться в 2022 году. Наверное, тоже обошьют красивым сайдингом, как и соседнее строение. Доживут ли его обитатели до этой счастливой даты, неизвестно.

– С каждым годом все хуже и хуже… Боюсь, что упадет нам на голову, – указывает на потолок соседка Сенькина Надежда Сергеевна. – Двери не закрываются, потому что косяки все перекошены. Вода зимой замерзает постоянно, на кухне держим канистры с водой на запас. Света не было в марте… 1, 6, 7, 19, 21, 22, 25 и 27 числа, – загибает пальцы женщина.

Чтобы дом признали аварийным, собственники помещений должны скинуться на соответствующую экспертизу – она стоит несколько десятков тысяч рублей. Но даже если удастся собрать деньги, а специалисты посчитают дом непригодным для жилья, новая программа расселения уже сформирована, и в нее включены дома, признанные аварийными до 1 января 2017 года… Программы же расселения бывших лагерных бараков в России, к сожалению, нет.

Автор благодарит за помощь в подготовке материала Сергея Сенькина и Лилию Петрашкевич