Кто б знал, как уже надоело писать о суде по известному «форелевому делу». И представляю, как вам надоело об этом читать. Суд над бывшими министрами сельского хозяйства Карелии за долгие годы превратился уже в этакий привычный атрибут унылого карельского пейзажа. Ну как в Москве Садовое кольцо, в Якутии – тундра, а в Карелии – Кижи и суд над Собинским с Патенко… Скоро экскурсоводы включат этот объект в свои скрижали: «Посмотрите налево: это Петрозаводский городской суд, здесь судят бывших министров…» А студенты юридических вузов начнут изучать этот процесс как пример несостоятельности судебной системы…

Однако позвольте уж мне, как старому Вергилию, еще раз вкратце провести вас по этим дантовым, так сказать, кругам. 

Петрозаводский городской суд признал Собинского и Патенко виновными в должностных преступлениях и приговорил их к условному наказанию. Верховный суд Карелии оставил приговор в силе. «Преступники» искупили установленную судом «вину», полностью отбыв назначенное наказание. Но впоследствии Верховный суд России признал вынесенный в Карелии приговор незаконным и отменил его, внеся длинный список замечаний. 

В ответ карельская судебная машина заскрипела вновь. Дело снова рассмотрел Петрозаводский городской суд – и снова осудил незаконно осужденных и уже отбывших наказание бывших министров, практически слово в слово повторив первый обвинительный приговор и проигнорировав замечания Верховного суда РФ. Верховный суд Карелии ожидаемо опять оставил приговор в силе. Удивительным образом суды оперировали при этом вещественными доказательствами, которых в деле уже не было: между судами неустановленный кто-то уничтожил вещдоки по делу – то ли по недоразумению, то ли намеренно…

При этом вздрогнули уже юристы не только Карелии, поскольку карельский суд повторно назначил отбывать наказание людям, которые это наказание уже отбыли по незаконному приговору.

Эту чудную юридическую коллизию вновь разрешил Верховный суд РФ, который снова признал приговор, вынесенный в Карелии, незаконным и опять отменил его. К этому моменту уже многих, наверное, терзали смутные сомнения в том, что карельский суд вообще способен объективно рассмотреть это дело и вынести правосудный приговор. Однако Петрозаводский городской суд вновь храбро принял дело к рассмотрению, и флаг правосудия из рук уставших коллег принял уже третий судья. А Владимир Собинский и Ванда Патенко, которые после почти десяти лет следствия и судов формально так и остаются несудимыми, в третий раз предстали пред судом все по тем же обвинениям.

Не нами замечено, что история повторяется трижды – причем во второй раз как трагедия, а в третий раз – как фарс. Состоялись уже десять заседаний этого суда, и, как говорила Алиса в Зазеркалье, «становится все страньше и страньше». На этот раз государственное обвинение в лице представителя прокуратуры Карелии Дмитрия Губанова, мне кажется, избрало тактику затягивания дела. Затягивания – любыми способами, даже самыми нелепыми. 

Пока в процессе идет процедура ознакомления с документами, имеющимися в деле. Процедура, вообще говоря, достаточно формальная и техническая. Судье представляются документы, составляющие дело. Суд обозревает документы, интересуется позициями сторон по этим документам и, если возражений не поступает, переходит дальше, к следующим листам дела. В этом процессе государственный обвинитель вдруг решил, что должен ознакомить суд с документами лично – в самом буквальном смысле слова. То есть представитель прокуратуры лично, вслух, от буквы до буквы, зачитывает каждый документ, каждый лист дела. Формально гособвинитель имеет такое право в процессе.

Практически, по мнению юристов, в этом нет никакого смысла. Ситуации, когда это действительно необходимо, возникают в судах довольно редко. И в основном это касается каких-то спорных документов или же документов, имеющих особое процессуальное значение. В данном случае гособвинитель читает все.

Дикторская скорость чтения – три стандартные страницы за пять минут. У гособвинителя Дмитрия Губанова скорость чтения, мягко говоря, далеко не дикторская. В ходе последнего заседания он успел таким образом «ознакомить» суд примерно с половиной листов одного тома. А таких томов в деле – сто. Нетрудно посчитать, сколько судебных заседаний потребуется провести только для того, чтобы завершить формальную процедуру ознакомления. Выглядит это довольно странно. В зале суда собирается десяток человек, облеченных высокими полномочиями, получающих высокие заработные платы и как минимум умеющих читать. И часами слушают маловыразительное, усыпляющее чтение листов дела в исполнении высокопоставленного прокурорского работника.

Доходит до абсурда. Например, гособвинитель зачитывает многочисленные протоколы осмотра вещественных доказательств, имеющиеся в деле. В свое время в Минсельхозе изымали документацию, так сказать, оптом – все, что подворачивалось под руку. Соответственно, в деле множество протоколов осмотра этих документов, которые следствие почему-то посчитало вещдоками. Но сами «вещдоки», как мы помним, были утрачены – то есть попросту кем-то уничтожены. А протоколы их осмотра сохранились в деле.

И вот прокурор тщательно, слово в слово, зачитывает все, что написано в этих протоколах, подробно поименовывая каждый документ, который когда-то в какой-то коробке лежал. Естественно, у участников процесса возникают вопросы. И главный вопрос: а где, собственно, эти документы, которые якобы доказывают чью-то вину?

Гособвинитель вынужден признать, что документов нет. Они утрачены. Зачем тогда все это зачитывать суду? И с чем, собственно, суд в результате «знакомится»?

Ответов нет. Судью, видимо, это устраивает. Гособвинитель имеет право читать? Имеет! Вот и пусть читает дальше. Зал суда снова погружается в бормотание. Многие документы встречаются в деле дважды и трижды – и все равно зачитываются от начала до конца!

Иногда в этом театре абсурда проскакивают сцены поистине фантасмогоричные. Вот гособвинитель зачитывает вслух очередной материал полицейской «прослушки», сделанной якобы где-то в помещении Минсельхоза. С некоторых пор, видимо, это здание прослушивалось тотально, в результате чего в деле оказались сотни и сотни страниц с распечатками чьих-то разговоров. Причем в большинстве случаев невозможно установить, кто, с кем и при каких обстоятельствах разговаривает, и к рассматриваемому делу эти сотни страниц не имеют, по совести говоря, ни малейшего отношения. Тем не менее прокурор их аккуратно зачитывает от первого до последнего слова.

И вот в одном из таких подслушанных оперативниками разговоров кто-то кому-то якобы говорит: «Ваш Путин все время говорит и не делает…» Так имя российского президента оказалось втянуто в карельское «форелевое дело»! И это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

Сторона защиты, естественно, отреагировала на столь громкое имя. Попытались выяснить, где и когда задокументирован этот разговор? Прокурор ответить затруднился. Кто именно произносит эту сакраментальную фразу про Путина, который «все время говорит и не делает»? Прокурор не знает. Какое отношение этот разговор имеет к рассматриваемому делу? Да, в общем-то, никакого… Так зачем, с какой, собственно, целью государственный обвинитель в суде, под протокол, оглашает такие вещи, которые непонятно кто, кому и где сказал?.. 

Тут мы вторгаемся в область предположений. Для чего прокурору, поддерживающему обвинение, произносить в суде фразу про Путина, который «не делает»? Чтобы придать процессу политическую окраску? Так и без того понятно, что дело насквозь политическое. Лично у меня на этот счет только одно предположение. Может быть, представитель прокуратуры внутренне солидарен с тем, что «Путин все время говорит, но не делает»?.. Может быть, ему не нравится предложенная Путиным реформа судебной системы, после которой такие процессы будут просто невозможны?..

Или, может, представителю прокуратуры не по душе внесенное Путиным предложение ввести ответственность за незаконное возбуждение уголовных дел?.. А может быть, его не устраивает идея Путина создать независимые апелляционные суды, которые положат конец всевластию стороны обвинения в процессах?.. 

Если есть какие-то другие предположения о том, для чего гособвинитель обратился к имени Путина в «форелевом деле», мне было бы интересно их выслушать. Я своим скудным умом этого понять не могу.

Между тем все понимают, что если рассмотрение дела пойдет таким темпом, то продлится оно не один год. В правоохранительной среде и в судейских кулуарах никто особо даже и не скрывает, что команда на затягивание дела поступила «свыше» и является политически мотивированной. Кому и зачем понадобилось как можно дольше держать Собинского под судом?

Я сам себе объясняю это так. У многих высоких должностных лиц в Карелии есть общий, один на всех, страшный сон. Этот сон называется «Возвращение Собинского». Наверное, то один, то другой ночью вскакивают в холодном поту с воплем: «Он вернулся!!!»

Как любая маниакальная фобия, эта коллективная фобия не имеет ничего общего с реальностью. Но поделать с этим они ничего не могут. Да еще 2016 и 2017 годы – выборные, а в такое время все маниакальные состояния имеют свойство обостряться. Отсюда – логичный вывод: суд над Собинским закончится, когда закончатся все выборы. И на это будут брошены все силы. 

За скобками оставляем вопрос: послужит ли эта история укреплению авторитета судебной системы? На этот авторитет, похоже, все давно махнули рукой. Даже у президента Путина от некоторых судебных решений уже, по его словам, «оставшиеся волосы дыбом встают». Чем больше будет таких вот судов – тем скорее, надо думать, государство созреет до проведения радикальной судебной реформы…