Текст и фото: Георгий Чентемиров

29 сентября Верховный суд Карелии вынес решение по делу Юрия Дмитриева – исследователя сталинских репрессий, одного из открывателей места массовых захоронений «Сандармох». Верховный суд рассматривал апелляцию на приговор судьи Александра Меркова, который дал Дмитриеву 3,5 года лишения свободы за действия сексуального характера в отношении приемной дочери. ВС РК увеличил этот срок почти в четыре раза – историка приговорили к 13 годам колонии строгого режима. Кроме того, апелляционный суд отправил дело на пересмотр по тем статьям, по которым Дмитриева оправдали: изготовление детской порнографии и хранение оружия.

Дело Дмитриева без преувеличения можно назвать самым громким в истории Карелии. По нему высказываются народные артисты и нобелевские лауреаты, а на последний приговор отреагировал даже Евросоюз. И это дело, вокруг которого огромное количество вопросов и фигур умолчания. И больше всего вопросов – к приговорам, которые выносились историку за минувшие годы.

Для непосвященного читателя коротко поясним, что имеется в виду.

1. 5 апреля 2018 года судья Петрозаводского суда Марина Носова признала Дмитриева виновным в хранении оружия и невиновным – в изготовлении детской порнографии. Историк, ранее отпущенный из-под стражи, остался на свободе. Однако вскоре его снова арестовали и снова обвинили в хранении оружия, изготовлении порнографии, а также – в действиях сексуального характера в отношении падчерицы. Дело отправили обратно в городской суд, оно досталось судье Александру Меркову.

2. 22 июля 2020 года судья Мерков вынес приговор. Он признал Дмитриева невиновным в изготовлении порнографии и хранении оружия. Зато признал виновным в сексуальном насилии – и приговорил к 3,5 года лишения свободы. Хотя минимальный срок по данной статье – 12 лет колонии. С учетом времени, проведенного в СИЗО, историк должен был выйти на свободу осенью. Но сторона обвинения подала апелляцию.

3. 29 сентября Верховный суд меняет обвинительный приговор Александра Меркова: с 3,5 лет лишения свободы на 13 лет лишения свободы. А в оправдательной части снова отправляет дело на пересмотр.

Вся эта чехарда выглядит очень странной. Именно так это сформулировал председатель Совета при президенте по развитию гражданского общества и правам человека Валерий Фадеев.

– Так не может быть. Верховный суд России должен сказать свое слово,

– считает Фадеев.

Аналогичное ощущение – «Так не может быть» – испытывают многие, кто смотрит на палитру приговоров Юрию Дмитриеву. Портал «Петрозаводск говорит» попросил одного из городских судей прокомментировать происходящее с точки зрения юриста. Не вникая в детали уголовного дела (оно расследовалось и рассматривалось в закрытом режиме), не рассуждая о виновности или невиновности историка, ответить на вопрос: почему карельские служители Фемиды выносят такие противоречивые решения? И что это за правосудие, от которого не знаешь, чего ожидать?

– Уяснить, что случилось, в данной ситуации очень трудно, потому что дело закрытое. Иногда ради удовлетворения профессионального любопытства мы поднимаем какое-нибудь дело из архива и изучаем его, чтобы понять, почему принято то или иное решение. В деле Дмитриева мы лишены возможности узнать истину. Какие доказательства? Каково их качество? Этого мы не знаем. Но есть разные косвенные детали, которые позволяют судить о произошедшем.

В этом деле меня как юриста настораживает следующее. Почему дело так долго рассматривалось? Далее. Судье Марине Носовой потребовалась экспертиза. А это значит что-то нехорошо в самом уголовном деле.

Оправдавшая Дмитриева Носова – судья жесткая и принципиальная, и я сомневаюсь, что она вынесла свой приговор «просто так». Мерков – тоже судья жесткий. И когда он вынес приговор по второму делу, многие из нашей среды удивились скромному сроку. Но, помня о первом оправдательном приговоре, рассудили, что судье виднее.

Поразительно, что при осуждении по суровой статье к такому скромному сроку не было дано понимания, почему это случилось. И объяснения нет до сих пор. Наверное, в деле что-то есть такое, что позволило вынести такой приговор. Что-то плохо смонтированное или высосанное из пальца.

– Но если что-то непонятно, если вина не доказана, нужно оправдывать, а не давать 3,5 года при минимальной планке 12 лет?

– Иногда возникают серьезные претензии к следствию. Бывает такое, что хромает доказательная база, и судья это прекрасно видит. С другой стороны, никому не хочется рассматривать дела о компенсациях за реабилитацию из-за незаконного уголовного преследования. Возможно, это как раз такое дело. Очевидно, Мерков попытался найти некую золотую середину, соломоново решение. Со стороны, конечно, этот приговор выглядел издевательским. А в СМИ его восприняли как оправдательный.

А вторая инстанция, видимо, посчитала, что насильственные действия доказаны более убедительно, чем решил Мерков. Новый срок соответствует той санкции, которая предусмотрена Уголовным кодексом, в нем как раз ничего удивительного нет. Но сама разница в десять лет – это очень редкая ситуация.

– Дело о порнографии второй раз направлено на пересмотр. Это нормально?

– Вообще, такое очень редко бывает, чтобы оправдательный приговор устоял в апелляционном суде с первого раза. Традиционно он отменяется: дескать, разберитесь-ка там получше. А то как же, люди расследовали, прокурор обвинительное заключение подписывал, просто так, что ли? То есть это не шоковая ситуация.

Для примера можно вспомнить другое громкое дело – Сямозерское, когда Верховный суд отправил дело в отношении чиновников Роспотребнадзора на пересмотр. Посыл такой: не надо спешить с оправданием, можно разобраться тщательнее… И часто происходит так, что городской суд, рассматривая дело во второй раз, «маскирует» оправдательный приговор – в виде минимального срока или условной судимости.

А в деле Дмитриева мы видим другое. Горсуд снова оправдал Дмитриева в деле о порнографии, и этот приговор снова отменяют.

И я полагаю, это сделано для того, чтобы сгладить эффект от резкого увеличения срока. Потому что если оставить в силе оправдательный приговор по одной статье, но дать 13 лет по другой, это будет резкий контраст. Я не удивлюсь, что примерно такая логика была у тех, кто принимал решения.

– Могла в дело вмешаться политика? «Телефонное право» или, наоборот, общественный резонанс?

– В Петрозаводском суде привиты от заразы оглядываться на прошлое человека и его заслуги. Всегда же можно в отношении подсудимого начать говорить, что он хороший. И в чем-то, возможно, он хороший. Но даже если человек историк, или губернатор, или богач, в приговоре-то этого не напишешь. Сомневаюсь, что каким-то образом сказалась личность Юрия Дмитриева, его общественная и поисковая работа.

Общественное давление мы совершенно как таковое не воспринимаем. Ну написали статью и написали. У судьи должен быть достаточный профессиональный уровень, чтобы игнорировать это.

То, что сторонники Юрия Дмитриева воспринимают городской суд как честный, это, конечно, льстит. Но я признаю, что и мы допускаем ошибки. Нельзя исключать и того, что, как и два года назад, появились какие-то новые обстоятельства. Вот назначили снова экспертизу снимков. Очередной профессор сказал, что мы на эти снимки смотрим неправильно, надо их перевернуть, и мы всё поймем.

Надо понимать и то, что дело пойдет дальше, в кассацию. И в Верховном суде прекрасно это осознавали, и наверняка не хотели, чтобы их «прижучили» за какие-то нарушения. В этом контексте меня удивило, что они решились выносить в отсутствие Ануфриева (московский адвокат Юрия Дмитриева, который защищал его с самого начала. Не смог приехать на сентябрьские суды из-за коронавируса. – Авт.). Зачем фактически лишать Дмитриева права на защиту? Зачем так подставляться?

Так или иначе, выглядит все это некрасиво, неадекватно. Порочит и умаляет авторитет следствия и суда. Суд – это тоже власть, и он должен отдавать отчет, что решение вызовет такую негативную реакцию, причем совершенно логичную.

Нужно раскрывать карты. Но здесь две проблемы: во-первых, суды давно уже закрыли двери для СМИ, а во-вторых, по таким статьям никогда не будет открытого разбирательства. В такой ситуации начинается то, что мы уже видели. Например, слив через третьих лиц, как было с фотографиями на федеральных каналах.