Когда-то наша страна была самой читающей в мире. Читали везде. На остановках, в автобусах, в очереди в поликлинику. Не говоря уже о том, что чтение было самым популярным занятием для проведения досуга. Не было такой квартиры, в гостиной которой не стоял бы книжный шкаф, плотно заставленный томами разной толщины. Не иметь дома книг считалось дурным тоном. Сейчас многое изменилось. Книгу в руках вытесняет ридер, в выпускном классе вместо сочинения по литературе пишут ЕГЭ, а в домах людей царствует плазменный телевизор. Какое будущее ждет нас, причем не только как читателей? «ТВР-Панорама» беседовала с писателем, автором знаменитого романа «Лох» и книг серии «Жизнь замечательных людей», лауреатом премий «Большая книга» и «Антибукер», Алексеем Варламовым, посетившим недавно Петрозаводск.

- Алексей Николаевич, вы писатель, но кроме этого, еще и преподаете на филологическом факультете МГУ и в Литературном институте. Как вам удается совмещать, ведь, говорят, что, когда знаешь какой-либо процесс изнутри, можно оказаться в положении сороконожки, у которой спросили, с какой ноги она начинает идти, и та не смогла сделать ни шагу?
 - Я сначала стал писать, а потом уже преподавать. Свое первое сочинение написал  восемь лет, после того, как прочитал книгу о Незнайке. Было грустно переворачивать последнюю страницу и захотелось написать продолжение. А еще одна и очень серьезная вещь: моя бабушка занималась литературой, писала рассказы, переводила, но немного, потому что в ее жизни были более важные вещи – семья, дети, работа. Она не высказала того, что хотела, и мне иногда кажется: то, что я начал писать, точно выполняя ее завещание. Тем не менее поступать в Литературный институт не решился. Пошел на филологический факультет МГУ, о чем нимало не жалею. Он в те годы был наименее идеологизирован из гуманитарных факультетов и какие там работали замечательные преподаватели! Какое-то время я писал в стол, а в конце 80-х в журнале «Октябрь» опубликовали мой первый рассказ. Времена были трудные. Денег нет, бизнесом заниматься я не умел, продолжал писать, работал в университете, и там, и там выходили гроши, но как-то жили, и теперь я понимаю, хорошо в общем жили. По крайней мере, в том, что относится к жизни сердца. Но иногда хотелось попробовать и какой-то другой жизни, так что литература для меня стала способом придумать эту другую жизнь, расширить свое пространство.
 - Придумать?А как же слова Евтушенко: поэт в России больше чем поэт?
 - Нет смысла идеализировать роль писателя в обществе. Он - скорее сейсмограф, который улавливает малейшие колебания. Или же, если говорить вслед за классиками,  боль своего времени. А боль не знает, как ее лечить. Сейчас писатели снова выходят на баррикады. На митингах выступают Борис Акунин, Дмитрий Быков. Я не знаю хорошо это или плохо — союз политики и творчества. В истории русской литературы был вот Максим Горький. Писатель хороший, но его роль в истории? Мне кажется, что литература должна быть беспартийной. Тогда она не знает границ.
 - Что вы думаете о происходящем сейчас в стране?
 - Оно во многом вызывает у меня недоумение. Иногда кажется, что последние четыре года мы как страна прожили зря. У нас идет сплошная дегуманизация, я бы даже сказал, дебилизация общества. Трудно сказать, кем-то сознательно спровоцированная или стихийная, но идет. Конечно, можно говорить о том, что отчасти это общемировой процесс. Но в России с ее тягой к крайностям он приобретает колоссальный масштаб. У нас нет иммунитета против зараз нового времени, да плюс еще – интеллектуальная, политическая элита почти полностью выбита, а те кого мы видим сегодня, тут уж просто лучше помолчать...
 - Может быть, поэтому самые популярные жанры сейчас детектив и фэнтези? Люди бегут от реальности.
 - Бегут, но не в литературу. И даже детектив сейчас уже  менее востребован. Как, впрочем, и фантастика. В 90-е годы было достаточно написать что-то в этом жанре, как оно тут же публиковалось и расходилось на рынке. А в наши дни стать второй Дарьей Донцовой или Александрой Марининой практически невозможно. Это ниша занята.
 - Неужели читатель стал более разборчивым?
 - Он стал более избалованным. К современному читателю нужно найти подход. Только никто не знает, как это сделать. Хорошие книги не пишутся по заказу. Когда вещь взяла и сама вдруг, что называется, «написалась» это лучшее, что может быть у писателя.
 - Но вы ведь преподаете литературное мастерство. Значит, получается, что можно научить быть писателем.
 - Можно научить людей, как не надо писать. Другой вопрос – что делать с этим умением дальше.  Издать книгу сейчас не проблема, проблема в том, чтобы она нашла своего читателя. А в этом смысле рынок – более строгий цензор, чем любая идеология. Современный писатель зависит от него больше, чем некогда зависел от политической цензуры.
 - Многие современные авторы в своем желании понравится публике, удивить ее, на мой взгляд, перегибают палку. Владимир Сорокин, например. В его произведениях люди едят собственные экскременты.
 - То, что пишет Сорокин, мне не близко. В его текстах, на мой вкус, недостает сердца. Это именно тексты, не более того. Но то, как они сделаны с технической точки зрения, вызывает уважение к ремеслу. Тут любопытно другое. Сорокин сделал ставку на доведение до абсурда, пародирование советского стиля. Но ведь получается, что, не будь советской эпохи – то и Сорокина не было бы как писателя. Это касается и других, избравших этот путь.
 - А что из прочитанного в последнее время произвело на вас сильное впечатление?
 - Роман Романа Сенчина «Елтышевы». Вот книга, которую обязательны должны прочесть чиновники в Кремле, чтобы понять, как сейчас живет Россия. Это произведение о том, как умирает народ. Абсолютно беспросветное. Сенчин, по-моему, и сам не понял до конца, что написал. А это тоже, кстати, примета большой литературы.
 - А из карельских авторов вам кто-нибудь близок?
 - Могу назвать несколько имен. Сергей Пронин, Дмитрий Новиков, Ирина Мамаева. Особенно ее «Земля Гай» и «Ленкина свадьба». Из старшего поколения отметил бы Дмитрия Гусарова. Я помню, как он разнес в пух и прах повесть Бориса Васильева «А зори здесь тихие» за историческую недостоверность, поднимая тем самым вечный вопрос: может ли писатель говорит о том, чего не знает. Еще одно имя, которое мне хотелось бы назвать – Виталий Морозов. Я не знаю этого человека лично и  прочел его автобиографическую книгу «Так и было», изданную в Петрозаводске в 2006 году, почти случайно: она попала нам на приемную комиссию в Союзе писателей. Прочел и был поражен этим человеческим документом, этим сплавом личного и исторического. Казалось бы, чего мы только не читали про коллективизацию, войну, но Морозов сумел совершенно по-новому раскрыть эту тему. Мне бы очень хотелось, чтобы эту книгу прочитало как можно больше людей. Вообще удивительно, почему в Карелии – а впрочем это общая наша беда, но хотелось бы, чтобы в Карелии было как-то иначе - не занимаются продвижением своих авторов? Их нужно приглашать на телевидение, писать о них статьи в газетах. Пусть слово бренд к литературе не очень применимо, но писатели могли бы стать брендом своего края. Чтобы я шел по городу и видел повсюду афиши: вышел новый роман Ирины Мамаевой. Чтобы он продавался во всех магазинах и книжных киосках, чтобы его обсуждали, спорили, чтобы не прочитавший его почувствовал себя некультурным человеком и устыдился.  Только к автору просьба: Ирина, напишите этот роман. Еще один. Или повесть. Вам надо писать.  
- К сожалению, в Карелии писатели вынуждены рассказывать о себе сами…
- Я говорил о том, что литература должна быть беспартийной, но она нуждается в государственной поддержке, особенно, это касается распространения. В первую очередь это должны понимать местные власти. Они должны быть заинтересованы в писателях, рассказывающих о своем крае.
- Последнее ваше произведение для серии «ЖЗЛ» биография Андрея Платонова. Почему именно он и как получилось, что вы, писатель, стали биографом?
- Я начинал с малой прозы – рассказы, затем повести. В 90-е даже не дорос, а дотерпел до романа. Это было время, когда я чувствовал жизненную необходимость в том, чтобы писать. Буквально зуд. Ехал ночью на другой конец города, чтобы показать другу несколько написанных страниц. А потом в какой-то момент, примерно в так называемые нулевые годы вдруг почувствовал, что история стала для меня интереснее действительности, и я начал писал для серии «Жизнь замечательных людей». Биографии Михаила Пришвина, Александра Грина, Алексея Толстого, Григория Распутина, Михаила Булгакова. В этих книгах я не судья своим героям, а скорее следователь, распутывающий клубок преступлений. Ибо писатель – несомненно преступник, но история его преступления сильно замутнена, запутана, загадочна. А между тем важно понять, какие люди скрываются за слоем мемуарной штукатурки, для чего авторы воспоминаний вольно или невольно искажают истинную картину, иногда обеляя самих себя, иногда очерняя других. Последней книгой из этой серии стала история жизни Андрея Платонова. Я до сих пор не понял - получилась она у меня или нет. Слишком важен для меня этот писатель. Эти сомнения стали неким знаком. Сейчас снова пишу для себя. Возможно, в стол. Время покажет.

Это интересно
    Однажды Алексей Варламов познакомился с удивительным человеком. Это был лесник, по словам писателя, со своим особым пониманием жизни. У этого мужчины была одна особенность - на его лице не было носа. Отрубили в пьяной драке. Алексей Николаевич сделал лесника героем своего рассказа. Ответ критика не заставил себя ждать: «Рассказ хорош, вот только мужика без носа Варламов зря придумал. Это какая-то гоголевщина».

Аудиозапись лекции Алексея Варламова "Нужны ли традиции классической русской литературы сегодня".