На прошлой неделе карельские парламентарии учредили новую государственную должность – бизнес-омбудсмен (не единогласно, но подавляющим большинством голосов). Я, простите, не совсем понимаю, зачем нам столько омбудсменов? Ну, кому не нравится термин «омбудсмен», тот может использовать его упрощенный перевод с древнегерманского – «уполномоченный».

Был у нас, помнится, один уполномоченный, прямо так и назывался – уполномоченный по правам человека. Кем и на что он был уполномочен? Ну, формально, он был уполномочен Законодательным собранием Карелии (так как именно парламентарии «назначают» на эту должность) на защиту прав граждан, точнее – на восстановление уже нарушенных прав. В этом, очевидно, и состоит основная проблема «недоуполномоченности» омбудсмена: его деятельность носит не активный, а реактивный характер. Процедура примерно такова: гражданин, чьи права были нарушены, обращается к уполномоченному, тот принимает меры омбудсменского реагирования. Примерно так, кажется, и делал карельский экс-уполномоченный (ныне – и.о. омбудсмена) Валентин Шмыков. Во всяком случае, такой вывод можно сделать после изучения соответствующего интернет-сайта, на котором размещаются доклады о деятельности омбудсмена за каждый год его нахождения в должности. Из докладов ясно, что В. Шмыков по долгу службы реагировал на обращения граждан, количество которых колебалось из года в год от пяти с половиной до трех с половиной сотен.

Беда пришла откуда не ждали. В мае 2013 года, то есть ровно год назад, парламентарии отказались продлить полномочия Валентина Александровича. Очевидно, посчитав такую позицию парламентариев низкой оценкой результатов собственной деятельности на этом посту, В. Шмыков отказался от дальнейшей борьбы за кресло омбудсмена. С тех пор депутаты четыре раза пытались выбрать нового уполномоченного, да так и не смогли: ни один из претендентов не мог набрать нужного количества голосов. Началась внутрипарламентская борьба: некоторые фракции выдвигали собственных кандидатов, другие заявляли о поддержке того или иного претендента, третьи решали и вовсе не голосовать по данному вопросу. Для облегчения процесса было принято решение о возможности проведения второго тура голосования, но и это не помогло. С повестки дня последнего заседания этот вопрос вовсе был снят.

А что же всё это время делал и.о. уполномоченного? Для широкой общественности это остается загадкой. В региональных СМИ, в т.ч. правительственных, никакой информации о деятельности омбудсмена за прошедший год не размещалось. Новостной раздел на сайте самого уполномоченного пуст. Доклад о деятельности в 2013 году, который омбудсмен обязан был представить Главе республики и опубликовать в газете «Карелия» до конца марта этого года, судя по всему, не представлен (во всяком случае, обнаружить его следов не представляется возможным). Так что получается – уполномоченный по правам человека в Карелии не работает? Но насколько мне известно, В. Шмыков, пребывая в должности и.о. продолжает получать зарплату, его аппарат в количестве трех человек – тоже.

А ведь в докладе о деятельности карельского уполномоченного за 2012 год приведена цитата В. Путина о том, что публичность в работе омбудсмена «является основным инструментом достижения цели, ради которой эта деятельность осуществляется». И где же публичность?

Или надо буквально понимать норму федерального закона, в котором сказано, что уполномоченный должен руководствоваться в своей деятельности не только Конституцией и законами, но также «справедливостью и голосом совести»? К примеру, если я, будучи омбудсменом, считаю, что парламентарии поступили со мной несправедливо, то голос совести подсказывает мне, что можно исполнять свои должностные обязанности не так ответственно, как я это делал раньше… Что ж, пожалуй, понимание справедливости у всех разное, равно как и уровень совестливости.

Конечно, вопрос об оценке эффективности деятельности того или иного государственного служащего вовсе не прост. Каковы критерии этой эффективности? Например, о чем может говорить, к примеру, снижение количества обращений в адрес омбудсмена: о том, что многие проблемы уже решены или о том, что люди не верят в перспективу их решения на региональном уровне? Очевидно, что верно и то, и другое.

О примерах решенных вопросов можно узнать из докладов, опубликованных на сайте уполномоченного. О противоположных случаях, однако, в докладе вряд ли будет сказано. А они есть. Например, о судьбе валаамской семьи Мускевичей, фактически выселенной на улицу монастырскими «властями», говорили, писали и снимали не только региональные, но и федеральные, и даже международные СМИ. В адрес карельского омбудсмена еще в 2008 году было направлено открытое письмо жителей острова Валаам. Не знаю, какие меры были предприняты В. Шмыковым, но факт остается фактом: положение семьи Мускевичей за последние годы не изменилось. Об этом заявлено в очередном открытом письме в адрес недавно назначенной на пост уполномоченного по правам человека в РФ Эллы Памфиловой (текст, например, здесь).

Я ни в коем случае не хочу принижать значимость деятельности омбудсменов – уполномоченных по правам человека, по правам детей, по правам предпринимателей и даже по правам интернет-пользователей. Но мне не всегда понятно, чем руководствуются, к примеру, карельские парламентарии, создавая новые высокооплачиваемые государственные должности вместо того, чтобы всерьез решить проблемы уже существующих институтов. И я говорю не столько о том, что надо как можно скорее выбрать нового омбудсмена (хотя и это тоже важно), сколько о том, что надо совершенствовать нормативно-правовую базу его деятельности, наделить уполномоченного по правам человека реальными полномочиями по защите этих прав (простите за тавтологию). А пока получается, что у прокурора инструментов влияния гораздо больше, хоть и руководствуется он лишь законами, оставляя чувство справедливости «при себе».

О недальновидности этакого экстенсивного метода решения проблем в своем недавнем интервью говорил и Владимир Лукин, всероссийский экс-омбудсмен. Предлагаю пытливому читателю ознакомиться с интервью целиком. А для тех, у кого нет возможности это сделать, оставлю здесь особо приглянувшийся мне фрагмент:

— Действующий закон об уполномоченном нуждается в каких-то изменениях?
— Нуждается. Надо усилить правовые основания для независимости омбудсмена.
— А поконкретнее?
— Например, у нас сейчас почти во всех регионах есть уполномоченные. Посмотрите, кого там назначают: людей из прокуратуры, МВД, кого-то из таможни. Кто-то что-то не то сделал, а, может быть, и то, но как-то слишком. И — всё, он перемещается в кресло омбудсмена. А почему? Потому, что всё по местным понятиям. Там же вся власть в одном доме сидит. Иван Иванович в этом кабинете сидел, растратился, давайте его в другой кабинет поселим, где меньше можно получить денег. Поэтому нужен двойной ключ — я давно об этом говорил, с самого начала. Нужно, чтобы увольнения и назначения региональных уполномоченных согласовывались с федеральным уполномоченным. Тогда на местах будут назначаться люди, которые не дрожат перед каждым поднятием брови губернатором.
Или второй вопрос. У нас сейчас расплодились уполномоченные, которых я называю профсоюзными. Как только новая проблема возникает, сразу вылезает какой-нибудь депутат (особенно перед окончанием депутатских полномочий) и говорит: «А давайте-ка мы по женской проблеме, и по проблеме равноправия, и по нестандартной сексуальной проблеме, и по всем проблемам уполномоченного назначим!»
— Это плохо?
— Во-первых, проблемы решаются с помощью их решения, а не с помощью назначения еще одного дяденьки, который будет бегать, рвать на себе волосы и говорить, что есть такая проблема. Во-вторых, это размывает главную задачу уполномоченного — защищать права граждан. А, в-третьих, это создает стайку уполномоченных, которые в наших конкретных условиях бегают вокруг начальства и требуют кабинеты и подчиненных, утаскивают их друг у друга…

Глеб Яровой, политолог