Открытие осеннего охотничьего сезона охотники Карелии ждут с особым нетерпением, ведь ему предшествует долгая подготовка охотничьего снаряжения в течение всего лета, предвкушение и ожидание открытия сезона охоты, как некоего великого таинства, известного только людям, посвященным и приобщенным к самому древнему человеческому промыслу.

Да простят меня «зеленые», зоозащитники,  вегетарианцы и те, кто не приемлет никакой добычи животных и птиц в дикой природе. Такова уж природа человека, что один из сотни обязательно становится охотником. И настоящий охотник тем и отличается от всего остального «живого люда» - равнодушного или отрицающего охоту, что он не просто добывает дичь, но на протяжении всей своей охотничьей жизни заботится о том, чтобы зверье и птица в лесах Карелии не перевелись, а преумножились.

Это не только строгое соблюдение правил охотничьего межсезонья. Это еще и строительство солончаков для лосей и гоголятников, оборудование порхалищ и галечников для боровой дичи, долгие походы на зимние маршрутные учеты и еще многое-многое другое, что делают рядовые охотники ежегодно. Правда, в отличие от самой охоты, эта часть их посильного труда на пользу природе остается «за кадром», в тени елей и сосен карельской тайги…

Наверное, вторая половина августа, когда в Карелии открывается охотничий сезон, и первая половина сентября – это самая эмоциональная пора для любого охотника. И в особенности она насыщена событиями для владельцев охотничьих собак, из-под которых в наших краях принято добывать боровую дичь.

Давно проверено временем, что идеальной собакой для охоты на боровую дичь в лесах Карелии является карело-финская лайка – подвижная, эмоциональная, огненно-рыжая собака, преданная своему хозяину до самой смерти. Карело-финки необычайно умны и быстро обучаемы. Буквально с первых охот собака начинает понимать, что от нее требуется, отличается широким поиском, хорошо развитым верховым чутьем, неутомимостью и охотничьим азартом.

У меня был опыт охоты с западно-сибирскими лайками, они не так мне понравились в охоте, как карело-финки. Как-то охотился с «сибирячкой», и она меня буквально замотала, отвлекаясь все время на белок. Но ничего не поделаешь, всякий раз приходилось отзываться на ее призывный лай, чтобы убедиться, что она снова лает на белку, и отвлечь ее от этого серьезного, на ее взгляд, процесса. Закончилось тем, что в итоге я прозевал глухаря, которого она наконец облаяла. Я не почувствовал изменения в ее интонации и подходил к ней уже не скрываясь, думая, что это очередная белка…

А вот кобель карело-финской лайки, которого я взял еще совсем маленьким и выкормил из соски (мама заболела, и у нее пропало молоко), мне в охоте чрезвычайно понравился. Звали его Велли (брат – в переводе с карельского), на первую в его жизни охоту я потащил его всего пяти месяцев от роду. Потащил безо всякой надежды, что он начнет работать – больно молод, а скорее для того, чтобы приучить его к долгим, двадцатикилометровым, маршам по тайге и к звуку выстрела. Это важно для охотничьей собаки, ибо один раз напуганный выстрелом пес не заработает уже никогда и всю жизнь будет шарахаться от оружия.

Погода в тот год в конце августа стояла великолепная, утро выдалось туманным и тихим, день обещал быть теплым и солнечным. Мы прошли с Велли по старой, заросшей кустарником лесовозной дороге где-то с километр, прежде чем с обочины вглубь леса взметнулся тетеревиный выводок. Лето тогда было обильное и сытое, тетеревята выглядели уже как вполне взрослые птицы – тяжелые, шумные, часто-часто  хлопочущие крыльями.

Я присел на корточки, зная по опыту, что выводок далеко не улетит и рассядется на ближайших деревьях. В нахлынувшем адреналине и азарте охоты я даже не заметил, как мой пес метнулся за выводком.

Через несколько секунд я услышал его звонкий, очень аккуратный, даже какой-то нерешительный  лай. Продолжая продвигаться вдоль кромки леса на четвереньках, в просвете кустарника я заметил и объект облаивания: тетерев раскачиваясь сидел на вершинке невысокой ели и с любопытством поглядывал на Велли, который, в свою очередь, лежал под деревом на пузе и, задрав морду, облаивал незнакомую пока ему птицу.

До цели было метров сорок, а «полный чок» в качестве насадки на стволе моей «Сайги» гарантировал попадание. Выстрел – и косач свалился прямо к лапам собаки. Остальной выводок, всполошившийся от звука выстрела, слетел с веток и углубился в чащу леса.

Когда я подошел к Велли, он все так же лежал на брюхе. Правда, теперь из-под него видны были крылья тетерева. Пес просто накрыл его своим телом, не позволяя, ежели что, уйти птице по земле.  Пес помахивал хвостом и вопросительно смотрел на меня: «Что дальше делать, хозяин?»

Щедро нахваливая и поглаживая отличившуюся собаку, я осторожно извлек из-под него добычу. Дал потрепать ему птицу, чтобы Велли вдоволь насладился запахом трофея и выщипал из него столько перьев, сколько захочет. В награду собака получила лапку – так благодарить пса за добытую птицу меня учил старый финн-охотник, чей опыт охоты с лайками измерялся не годами, как мой, а десятилетиями.

Не знаю, у кого в тот день было больше радости – у меня или у моей собаки, но в том, что произошло это не случайно, мне скоро пришлось убедиться еще раз.

Едва я упаковал свою добычу в рюкзак, как Велли, одержимый азартом поиска, рванул дальше вдоль обочины лесной дороги. У карело-финских лаек очень своеобразный, широкий кольцевой поиск. Собака уходит далеко вперед, обследуя местность по кольцу. Иногда она возвращается по прямой (верховое чутье!) с проверкой к хозяину и снова бросается в поиск.

Отвлекать карело-финок во время поиска не стоит, даже если собака уходит далеко вперед. Надо понимать, что ее идеальный инструмент – нос – всегда держит на контроле местонахождение хозяина. Даже в километре от человека лайке достаточно потрогать носом воздух, чтобы безошибочно определить его местоположение и вернуться строго по прямой линии. Такова уж природа этих необычайно чутких и умных собак.

Вторичный лай моего Велли я услышал спустя минут сорок продвижения вдоль дороги. Лай доносился с низинки, в которой начиналось довольно широкое «лысое» болото. Вдоль берега болота лес был невысокий, но очень плотный, тут и там из этого подлеска вверх вырывались могучие сосны. Именно оттуда, из глубины подлеска, и лаял Велли.

Довольно быстро преодолев редко поросшее деревьями пространство до подлеска, я стал осторожно пробираться в сосновом частоколе, все ближе подходя к источнику лая. Велли я заметил метров с шестидесяти. Его ярко-рыжая шерстка суетливо металась в просветах подроста. Велли кружил вокруг высокой, спелой сосны. Я не сразу увидел глухаря, удобно устроившегося на уровне первого яруса веток дерева. Он выдал себя движением: птица не то чтобы нервничала, она пыталась держать собаку в поле зрения, и для этого ей пришлось туда-сюда ходить по ветке.

Велли разыгрался не на шутку. Он вилял хвостом, прижимался грудью ко мху, наклонял манерно голову, все время звонко полаивая и перебегая с места на место. В общем, от души старался отвлечь внимание глухаря. Пока я, затаив дыхание, подбирался на выстрел, Велли ни разу – ни взглядом, ни полувзглядом не выдал моего присутствия. Больше всего я боялся, что по неопытности собака начнет прыгать на ствол дерева и царапать его. Птица не выдерживает такой вибрации, передающейся ей на лапы, и мгновенно слетает с дерева.

Но Велли вел себя идеально. Его настолько увлек лай на птицу, что ни до дерева, ни до меня, казалось, ему и вовсе дела нет. Я же, выбрав позицию для стрельбы, пытался себя утихомирить. Это получалось не очень хорошо: мушка скакала и прыгала в такт отчаянному сердцебиению, и для того чтобы наконец нормально прицелится, мне пришлось опереться на ветку.

Поймав все-таки мгновение, когда качающаяся мушка зашла под глухаря, я выстрелил. Даже не увидел, как падает птица, а услышал только глухой удар тушки о землю и трепыхание крыльев. Лай собаки мгновенно смолк.

На этот раз я подходил к Велли гораздо медленнее, чем накануне – пусть немного побудет с добычей один на один. Собака, как и в прошлый раз, лежала на животе (эта манера так и осталась у Велли в качестве собственной охотничьей «фишки»), только в этот раз его челюсти были крепко сомкнуты на шее глухаря.

Подойдя, я убедился, что глухарь больше не подает признаков жизни, и начал нахваливать собаку. Какое-то время Велли только поглядывал на меня озорными глазами и вилял хвостом, все еще не выпуская добычу из пасти. Но я твердо вознамерился не отбирать дичь у собаки силой, а вынудить его самого оставить птицу и подойти ко мне.

Через пару минут хвалебных речей сердце пса растаяло, он бросил глухаря и подошел ко мне на предмет погладиться. Продолжая его нахваливать и поглаживать, я поднял добычу. Глухарь был достаточно крупным, килограмма четыре, и был явно не этого года. Отрезав ножом лапу, я снова поблагодарил свою собаку за отлично проделанную работу.

Больше мы в тот день не охотились. Попили чаю у костра, собрали немного грибов и вернулись домой. Многие знакомые охотники с недоверием отнеслись к моим словам о том, что моя собака заработала в пять месяцев. Тем более – кобель (у карело-финских лаек особой работоспособностью отличаются именно суки), но сам добытый глухарь был свидетелем нашего успеха.

Молодого тетерева взять «на дурака», без собаки, иногда можно. Если хорошо усвоишь правила поведения птицы в выводке. Первый взлет всегда бывает коротким, тетерев рассаживается неподалеку, чтобы оценить вспугнувшую его опасность. И вот если в этот момент не успел выстрелить – пиши пропало: потом можешь преследовать выводок и час, и два – на дистанцию выстрела птица уже не подпустит.

Другое дело  - глухарь. Это слишком осторожная птица, взять его без собаки, просто «самотопом» и случайным вспугиванием с земли у меня за весь охотничий век не получалось ни разу. Даже после первого вспугивания глухарь уходит далеко и на гарантированно безопасную дистанцию. Не слышал, чтобы и другим охотникам удавалось достать глухаря просто так – от балды  и без собаки.

Однажды на рыбалке произошел курьезный случай. Это было в конце июля, в межсезонье. Приехала ко мне в гости сестра со своей подругой из Эстонии и напросились они на рыбалку. Порыбачив вволю в тихой заводи с утра, мы отправились на избу перекусить и попить чаю. Велли, само собой, был у нас в сопровождении.

На избе пообедали, попивали чаек за неспешным разговором, когда вдруг подруга сестры, взглянув в окно, удивленно произнесла: «Ой, девочки, там лошадь пришла!»

«Какая лошадь в лесу может быть?» - сестра глянула в окно: «Андрюха, там лось!»

Я быстро сообразил схватить со стола фотокамеру сестры, которую она таскала с собой повсюду. Выскочив из избы, мы просто остолбенели: метрах в двадцати от нас стоял молодой лось, а Велли молча, сосредоточенно его «закольцовывал», все время держась перед его мордой и не давая уйти в лес.

Лось смотрел на нас как-то немного затравленно и устало, по всему было видно, что Велли специально пригнал его к избе откуда-то из глубины леса. Он тяжело и шумно дышал, приходя в себя после бега. Я спокойно сделал несколько кадров и подозвал собаку. Поначалу Велли не хотел подходить, но потом смирился – подойдя, улегся у моих ног и позволил взять себя за ошейник. Больше в сторону лося он так и не взглянул, видимо поняв, что сегодня охоты не будет.

Сохатый еще немного помялся и устало побрел в лес. Через несколько метров он вдруг сорвался в галоп и исчез за деревьями. А Велли весь вечер проходил в «героях дня»: мы его всячески нахваливали, отмечая его заслуженные охотничьи достижения.

Велли прожил у меня почти шесть лет. За это время было много охот и много приключений. Освоил он и довольно несвойственную для карело-финских лаек науку доставать стреляных уток из воды, причем делал это довольно охотно. Правда, ни в какую не шел в воду по холодам, в октябре, так что пару раз за поздними утками, добытыми на зорьке, мне пришлось плавать самому. Вода была не просто холодной, но обжигающе холодной, от нее леденело не только тело, но и мысли. А собака в своей ярко-рыжей шубейке сидела на берегу, мудро наблюдая, как одержимый азартом хозяин, ломая тонкий лед по берегам, плывет за очередным трофеем…

Велли погиб, случайно оказавшись в гуще поселковой собачьей драки. Вырвался из вольеры, когда его пришли кормить. И мгновенно погиб. Мастер лесной охоты, без тени страха шедший на лося и не раз отгонявший медведей с ягодников, он оказался безоружным перед обыкновенной собачьей дракой, потому как не умел драться, не был к этому приучен и вырос совсем в другой среде.

Много лет после Велли я вообще не мог смотреть в сторону собак. Тем более брать еще кого-то. Горечь утраты была настолько сильной и настолько явной, что и охотой я перестал потихоньку заниматься спустя несколько лет после гибели друга. Что-то было не так, чего-то явно не хватало в этом охотничьем мире, чье-то место так и осталось никем никогда не занятым.

Никогда я особо не приучал и не натаскивал Велли. Все шло само по себе, с каждой следующей охотой он развивал свои навыки практически самостоятельно. А я усвоил, наверное, главное, ключевое правило охоты с собакой: к лайке на охоте нужно относиться не как к слуге, не как к вспомогательному инструменту, а как к партнеру и другу. К другу, который, благодаря своим природным качествам и инстинктам, через некоторое время во всем превзойдет своего хозяина. И вот потом, когда лайка становится настоящим лидером на охоте, все происходит легко и естественно. Само собой…

И, конечно же, берегите своих друзей. Быть собакой гораздо труднее, чем быть человеком. Ведь на любой охоте собака одновременно выполняет две больших задачи: охотится и оберегает своего хозяина от опасностей дикой природы. Просто мы, люди, не всегда это замечаем. А должны бы. Как и должны оберегать своих охотничьих собак от опасностей цивилизации, перед которыми они полностью беззащитны и безоружны.