Собственно карельский и ливвиковский диалекты отнесены к «определенно находящимся под угрозой исчезновения», а людиковский диалект и вепсский язык — к испытывающим «серьезную угрозу исчезновения».

При этом считается, что носителей собственно карельского диалекта насчитывается сегодня 20 тысяч человек, ливвиковского диалекта — 25 тысяч, людиковского — около 3 тысяч, а говорящих на вепсском языке — 3,6 тысячи.

Однако если отталкиваться от языковой ситуации в Карелии, эти цифры выглядят несколько лукаво. Так, в число носителей вепсского языка отнесены и жители соседних областей — Вологодской и Ленинградской, что только усугубляет ситуацию с вепсским языком в Карелии. Еще более неопределенно истинное положение дел с собственно карельским диалектом, ведь в число его носителей включены и жители Финляндии.

Северные карелы, а они и являются носителями собственно карельского диалекта, — это именно та часть карельского народа, которая активнее всего эмигрировала в Финляндию. И это касается не только переломных исторических эпох периода Ухтинской республики или Второй мировой войны, но и вполне мирных 90-х годов, когда в соседнюю страну в поисках лучшей доли уехало огромное число жителей севера Карелии.

Перманентная эмиграция продолжается и сегодня. Носители собственно карельского языка достаточно быстро и легко ассимилируются в Финляндии ввиду языковой близости. Обычная эмиграционная схема выглядит примерно так: сначала человек, нередко используя родственные связи в соседней стране, выезжает на работу в Финляндию. Затем, поработав какое-то время «вахтовым» методом, получает вид на жительство и перевозит за границу семью. В общем-то с этого момента носитель собственно карельского языка для республики потерян, и хотя вопрос финского гражданства для него пока не решен — в республику он уже никогда не вернется.

Было бы неверным полагать, что в Финляндии у карельского языка какое-то привилегированное положение. Отнюдь! Статуса государственного языка карельский не имел и не имеет, хотя ряд общественных организаций соседней страны постоянно выводит вопрос карельского языка в политическую повестку дня Финляндии. И если в России карельский язык находится под давлением неродственного русского языка, то в Финляндии он вытесняется родственным финским. Для собственно карельского диалекта это именно тот случай, когда хрен редьки не слаще: язык умирает так или иначе.

Да и живущие сегодня в Финляндии карелы, считающие собственно карельский диалект родным языком и владеющие им, являются таковыми, как бы это ни звучало трагично, в последнем поколении: их дети говорят на чистом финском языке и о своих карельских корнях вспоминают лишь от случая к случаю.

Таким образом, нетрудно спрогнозировать, что уже в краткосрочной перспективе, до середины века, собственно карельский диалект полностью исчезнет с лица земли. Не думаю, что угроза над другими диалектами и вепсским языком меньшая: это сегодня цифра в 25 тысяч носителей ливвиковского диалекта может показаться внушительной, однако надо помнить, что подавляющая часть этих носителей — люди старшего поколения. Когда они начнут массово уходить в мир иной, цифра в 25 тысяч растает, как снег по весне…

Конечно, в связи с этим слова руководителя Федерального агентства по делам национальностей Игоря Баринова, сказанные на пленарном заседании форума «Языковая политика: общероссийская экспертиза», о том что: «Языковое разнообразие России продолжает сохраняться в практически неизменном виде, а исчезновение языков или насильственной русификации не происходит», — выглядят как издевательство.

«Мы, наверное, единственная страна, которая из всего списка многонациональных стран не потеряла ни одного национального языка»,

– заключает Игорь Баринов.

Можно долго спорить, есть ли в Карелии «насильственная русификация» или нет — в конечном итоге это будет спор между русскими. Активная часть карельского этноса попросту перестала существовать, она не участвует в языковой дискуссии ввиду своей полной деградации и полного равнодушия к судьбе собственного народа. Те единицы карельских активистов, что еще отстаивают интересы карелов, чаще всего действуют либо в одиночку, либо от какой-то малочисленной группы таких же активистов.

На современном этапе никакой насильственной русификации попросту не надо — карельский язык перешел в ту стадию своего умирания, когда он умирает уже сам по себе, безо всякого вмешательства извне. Карелы совершенно добровольно отказываются от родного языка в пользу русского по той простой причине, что в их жизни точек приложения родного языка просто не существует. На нем не о чем говорить. О чем бы ни начал — переходишь на русский.

Конечно, все это — результат насильственной русификации советского еще периода и отсутствия всякой внятной языковой политики современности. К сожалению, даже сегодня в республике, говоря о возрождении карельского языка, толкуют о чем угодно, но не о языке: о карельских танцах, о карельском костюме, кююккя, калитках и рыбниках. А это — самый близкий и верный путь к выхолащиванию языка. Даже с рыбниками и калитками, круугами и кадрилями, в национальном костюме и с битой в руках карел не будет карелом, если в нем не живет родной язык. Он будет лишь частью туристического бренда и абстрактного «народа Карелии».

Самое обидное, что при всем желании многих (в том числе и русских активистов) в Карелии возродить карельский язык, никто толком не знает, как и с чего следует начинать. Нет в нашей стране опыта возрождения языков, есть только опыт их умерщвления. А прибегать к мировому опыту в России как-то не принято: мы сами себе на уме и идем своим собственным, загадочным для всей остальной цивилизации, путем.

Конечно, можно завести старую песню: все, мол, равны и для всех в республике должны быть созданы равные условия: и для карелов, и для русских, и для евреев. Да, можно оставить и все как есть, исходя из принципов уравниловки, но тогда уже лет через двадцать мы столкнемся с новым российским феноменом, когда два национальных европейских языка в самом сердце Северной Европы будут полностью мертвы. Не частично, не в коме, не в агонии, а просто холодно мертвы. А если мертв язык, народ и подавно мертв.

Факт смерти и языков, и народов признать тогда придется, но что это изменит? Кому будет интересна Карелия без карелов, пусть даже с сотней стадионов для игры в кююккя и тысячей ресторанов и кафе с традиционной карельской кухней? И не встанет ли всем нам кусок калитки поперек горла от сознания, что мы вкушаем хлеб мертвого народа?