28 января петрозаводскому историку Юрию Дмитриеву исполняется 60 лет. Почти 30 из них он посвятил поиску  захоронений  жертв  репрессий на территории Карелии, установлению  имен и обстоятельств смерти. В 1997 году неподалеку от  Повенца в местечке Сандармох он обнаружил крупнейшее на Русском Севере место расстрела и захоронения почти 9000  заключенных Соловков, Белбалтлага и спецпоселенцев, а затем установил их имена.

— Несколько лет назад в одном из интервью вы говорили, что мечтаете, чтобы к вашему 60-летию в Сандармохе были установлены 60 памятников — представителям народов 60 национальностей,  расстрелянных и похороненных здесь...
— В  Сандармох поклониться родным приезжают тысячи людей,  здесь уже  есть памятники украинцам, вайнахам, евреям, полякам... В этом году установлен памятник грузинам. Правда, 60 пока нет, но это совсем не важно. Все должно появляться вовремя, когда люди морально будут готовы, они сделают это  по зову своего сердца, найдут  единомышленников,  объединятся. Сейчас, видимо, не пришло время.

— Далеко не каждому человеку придет в голову заняться поисками забытых захоронений. Почему вы  посвятили этой работе жизнь?  
— Несколько лет назад  я прокручивал пережитое, спрашивая: «Чего  добился?»  И понял:  всю жизнь,  с самого рождения,  меня потихоньку готовили именно к этой работе.

— Каким образом?
—  Совсем  маленьким ребенком я узнал, что такое добро.  Меня усыновили,  взяли из Дома ребенка.  И  мне посчастливилось узнать,  что такое родительская  любовь. О том, что я неродной, доброхоты шепнули  лет в 14. Это был шок,  но я все  пережил.  И с высоты моих теперешних  лет понимаю, насколько велика была любовь родителей.
Честно говоря, я не был пай-мальчиком. Отец служил  в Дрездене в Германии, и я мог  спокойно уйти из военного городка, где мы жили, уехать в трамвае рассматривать город. Нисколько не боялся, что еще не так много лет прошло  после окончания войны. Никакого страха не было. В принципе, и сейчас ничего не боюсь.

Новые инструменты, которые помогают в поиске захоронений

Еще в начальной школе у меня появилась тяга к литературе. Читал много. Тогда же пробудился интерес к истории. Мы ездили на экскурсии по окрестным средневековым замкам, да и сам Дрезден очень красивый исторический город, и я впитал чуткое отношение европейцев  к истории.  Поскольку папа был офицер, то я еще толком читать не умел, а уже мог ездить на мотоцикле и стрелять из всего, из чего можно.    Это все помогало потом в жизни.     

Подростком стал заниматься спортом, увлекся  туризмом. Это мне тоже здорово пригодилось:  в лесу сейчас чувствую себя так же комфортно, как и дома.

Потом за каким-то бесом меня понесло еще и в медицину. Поступил   в Ленинградское  медицинское училище Северо-Западного здравотдела, но проучился ровно столько, чтобы  постичь остеологию – науку о строении скелета.  То есть я хорошо знаю, какая косточка к какому месту пристыкована. Это здорово мне помогает, когда приходится проводить раскопки на месте забытых кладбищ  спецпереселенцев или зэков.

Установка памятника в Ковере Олонецкого района

— Горько, но у нас в стране много безымянных могил, почему  вы занялись именно жертвами политических репрессий?

— Тоже жизнь привела. Я уже работал помощником депутата СССР Михаила Зенько, когда  нам позвонил журналист Александр  Трубин: «В Бесовце при строительстве обнаружили человеческие кости».  Поехали. Прокурор, который уже был там, заметил: «Похоже, что расстрел... В  Сулажгоре вообще  много валяется с дырками в черепе, никому не нужны. Кто, чего – никто не знает».  

Мы  ринулись  туда. Стало понятно, экскаваторщик наткнулся  на кладбище расстрелянных зэков.  Потом вместе с  депутатами горсовета, Госдумы РФ  Иваном  Чухиным, взводом солдат  нашли еще кости. Собрали вместе, а на душе муторно: это же люди, надо похоронить по-человечески. Этим и занялся.  Так на Зарецком кладбище  30 октября 1991 года появилась первая могила жертв сталинских репрессий.  Если бы у меня был тогда сегодняшний опыт, то мог бы установить  имена многих людей.

— Сандармох стал  каким-то особым, переломным моментом для вас?
— Нет, пожалуй, это  продолжение,  может быть,   перерастание количества в качество.
Сандармох, Красный Бор – более раскрученные места, но не менее  трагичное кладбище на Барсучьих горах недалеко от 8-го шлюза ББК.

Сандармох

К ноябрю 1932 года  руководство БелБалтлага отрапортовало в Москву, что канал досрочно построен,  осталось навесить ворота  на шлюзы,  заполнить канал водой и можно пускать суда...  Из Москвы ответили,  раз у вас все готово, то 100 тысяч зэков  вам не нужно. И  забрали заключенных на канал Москва-Волга, БАМ и другие стройки.

В декабре провели ревизию ББК. Оказалось, что самая верхняя, водораздельная часть канала  не сделана вообще, то есть по бумагам она есть, а в натуре там только скалы.

Надо было срочно, до весеннего половодья,  соединить повенчанский склон с водоразделом, иначе талые воды могли смыть все, что сделано.

А где зэков взять? Их стали собирать со всей трассы Беломорканала. Пригнали порядка 30 тысяч человек, каждую неделю приходил этап около  тысячи человек. Из 10 км соединительного канала 6,5 км были сплошные скалы. Его разделили на пикеты по 100 метров, на каждый была назначена фаланга – это тысяча человек. Ее задача – пробурить дырку, заложить взрывчатку, взорвать, убрать камни... 

Но поскольку скорость работы у фаланг была разная, то в одном месте еще камни убирали, а в другом уже взрывали. А что такое булыжнику пролететь 40-50 метров по воздуху?.. И вот там народу  было покалечено взрывами – немерено. К тому же в январские морозы зэки  жили в шалашах, у костров.   Сколько их замерзло, обморозилось, никто не считал.    

165-й канал , тот самый, который прорубали в скале

Историю строительства канала я хорошо знал и документы видел,  но найти место кладбища не мог. Прошел  165-й канал с двух сторон не по одному разу, и однажды один из местных охотников сказал, что неподалеку барсуки «наковыряли каких-то костей, посмотри, не те ли, что ищешь».  Я туда. Кости «мои». Тогда он указал еще одно место за болотом, где еще видел ямки  — углубления в земле правильной формы. Добрался, а там они  вдоль и поперек. Жуткое место. И таких не одно, не два и не десять в Карелии.   Кладбища Беломорканала, лагпунктов, спецпоселений...  Эх-х!

— Получается, что именно найти, захоронить, поставить памятники теперь смысл вашей жизни?
— Я ведь не позиционирую себя как могильщик. В этом году на Соловках вместе с учениками московского киноколледжа нашли  место, где на Секирной горе стоял Горький. Теперь  надо будет подготовить информационную плиту.  

Киношколяры из Москвы - давние друзья Дмитриева, уже несколько лет ездят с ним на Соловки

Собрал электронную книгу о репрессированных карелах, данные проверенные, несу ответственность.  Это моя  дань уважения народу, на земле которого я живу.
Занимался  единственным уцелевшим оборонным заводом в  Повенце, построенном еще при Петре I.   Правда, оградку уже срезали...  Работаю с международными организациями. И так далее.

Но важнейшая,  самая объемная и кропотливая часть моей работы — установление имен. В экспедициях я провожу один летний месяц, остальное время в архивах, за компьютером. 

Сейчас составляю  книгу, в которой будет  поименный список спецпоселенцев —  людей, сосланных  в Карелию  строить социализм из других регионов  СССР, практически из всех —  Украины, Белоруссии, Азербайджана, Поволжья, Урала и Зауралья,  даже один с Камчатки попал...    

В моем списке более 64 тысяч фамилий. Зачем их переселяли сюда? С зэками, как это ни цинично звучит, понятно.  Под каждую большую стройку Страны Советов издавали соответствующий закон, а потом арестовывали людей и отправляли  на объекты бесплатную рабочую силу. А тут  везли семьи, зимой  в мороз выгружали среди леса.  Есть  такие, где через пару месяцев уже никого не осталось в живых. Зачем, кому была нужна их смерть?  

Могила в лесу у 8-го шлюза, люди уже третью табличку делают, значит, помнят врача

Я уже завершаю картотеку, еще предстоит все тщательно перепроверить.  Кроме того, что я пытаюсь вернуть эти имена, я еще поставил для себя сверхзадачу: сделать так, чтобы  их родственникам, а не секрет, что треть Карелии - потомки спецпоселенцев,   можно было связаться со своей исторической родиной.  

— Заниматься темой репрессий, значит, иметь дело и  с подлостью  человеческой.
— Я верю,   что мы приходим в этот мир для того, чтобы как-то понять и  исправить свои ошибки прошлой жизни. Я не знаю, какой сволочью я был в ней, но в этой хлебнул этих исправлений больше чем надо.  Вся загвоздка  заключается в том, что этот путь, который мы должны пройти, предопределен еще при рождении. Вопрос в том, сможем ли мы найти его, пройти по нему, что-то исправить, добавить.

Кто-то в погоне за материальными благами свой путь и не ищет. Ему хорошо, тепло, он получает свою зарплату, все «одобрямс», «кивамс» и ничего больше не надо. Но думаю, жизнь не такая простая, как нам кажется, и испытания нам даются для нашей же пользы, может,  не в этом физическом теле, но чтобы мы лучше соображали.

—  Но история страны как-то говорит, что мы не очень  склонны учиться на ошибках.
— Идеология,  с одной стороны, вещь  полезная: что-то  где-то должно скрепляться. С другой,  у нас она сделана как-то не так. Не по тем путям идем.  Во всем мире существуют какие-то вечные ценности. В традиционной христианской религии, например,  они отражены в Нагорной проповеди Христа: не убий, не укради, не сотвори себе кумира... У нас во главе угла всегда какой-то местный царек. Что он собой представляет, еще разбираться надо...

Но я к этому делу теперь отношусь философски. Много в своей жизни перепробовал   и в политической  борьбе участвовал по молодости лет, когда был  настоящий народный фронт, организованный не сверху, а выросший по инициативе людей. А теперь мне эту политическую возню смотреть некогда.  Я занят делом, которое считаю важным.

— И все же нельзя не видеть, что времена нынче поменялись...
— Не времена,  поменялась  политика, возвращается диктатура страха и оправдывающей его лжи.  Судам не страшно посадить невиновного, люди говорят не то, что думают, а то, что хотят услышать от них.

— Вот и виновника в смерти миллионов людей Иосифа Сталина снова поднимают на щит...
— Нынче  руководители,  как прежде  коммунистические,  признают не народ, а некое  население — некую аморфную массу. Никаких новых методов не придумано.  В  книге   о спецпоселенцах  я не только называю имена, но и сообщаю национальность, то есть сразу соотношу человека  с каким-то народом. У каждого из них  своя культура, традиции, нравы, обычаи. Национальность делает людей общностью  по имени «народ». А народом  руководить ой как не просто. Для этого надо знать культуру, обычаи, нравы, и не факт, что если ты это все знаешь и соблюдаешь, тебя, соловья, народ послушает. Люди ведь задумываются, какой след оставят, они отвечают за историю своего народа, помнят, любят и гордятся предками.