Если бы лет 10 назад меня спросили: «Испытываю ли я ностальгию по началу 90-х годов XX века?» — я бы отмахнулась от самой возможности подобных чувств. Как можно тосковать по разрухе, полуголодному существованию, беззащитности перед огромным множеством криминальных элементов, бесконечной смене законов, не успевающих вступить в силу? Для того, чтобы скучать по таким временам, надо обладать весьма своеобразным болезненным сознанием.
А, может быть, именно такое сознание и присуще более-менее думающим людям моего поколения, рожденного примерно в конце 70-х? Наша юность цвела на руинах, где каждый был сам за себя, пытаясь отыскать в них хотя бы пропитание. Можно ли построить гражданское общество из таких индивидуалистов – будь то интеллектуалы или просто стяжатели?
И это всего лишь вступление к целой гамме чувств, вызванной упоминанием одной из дат этой недели: 15 марта – 23 года с того дня, как М.С. Горбачев был избран первым и единственным Президентом Советского Союза. А если кто помнит, то 2 марта этому всемирно известному политику исполнилось 82 года. И меньше всего мне хочется давать некую историческую оценку тому периоду. Во-первых, я совершенно не разбираюсь в истории СССР, его развала и нынешнего состояния постсоветского пространства. Да и, честно признаться, ни одному коллеге не доверила бы столь сложное дело: по моему глубокому убеждению, необходимо приличное расстояние до объекта, дабы правильно настроить оптический прибор. А «лицом к лицу лица не увидать», и это правда.
Во-вторых, возраст у меня сейчас такой, что трудно отделить переживания собственного экзистенциального кризиса от взгляда на недавние политические события. Вполне вероятно, что и не к утерянным нашей страной возможностям относятся мои печальные вздохи, а к разбившимся о реальность надеждам юности. Поэтому давайте просто пробежимся по основным вехам, возникающим в сознании бывших «детей Перестройки» при упоминании этого эпохального имени – Михаил Горбачев. Возможно, мои воспоминания найдут отклик и в ваших душах, и восприятие фактов в чем-то окажется схожим.
М.С. Горбачев
Итак, приблизительно в 1985 г. началась Перестройка. Впрочем, когда это произошло точно, и сами историки не знают. Даже энциклопедические статьи меняют точку зрения от абзаца к абзацу. Эти события я встретила в начальной школе, в довольно благополучном поселке на границе с Финляндией. Нас учили остерегаться «буржуйской заразы» и иностранных агентов, которые могут пересечь границу на вертолете и подманить конфеткой не привыкших к разноцветью советских детей.
Но разве можно изобразить все переливы того сложного времени? Даже то, что воспринималось всего лишь детским сознанием: Саманта Смит и рафинированный, «зазубренный» ответ в виде отличницы Кати Лычевой, Ури Геллер, появившийся еще до Кашпировского, поток зарубежной музыки, опубликованный посмертно Набоков, война в Афганистане и трагедия Сахарова, Чернобыль и – кстати, местная, карельская – борьба против строительства АЭС, проскочившие на экраны телевизоров диснеевские герои, Виктор Цой и вдруг обнаруживший себя русский рок, куклы Барби и еще тысяча, тысяча вещей…
В 1990 г. у нас, тогдашних пионеров, будущее покрылось туманной дымкой: комсомольская организация начала распадаться на части, и нам не пришлось одеть значок, соответствующий возрастной категории «от 14 и старше». А одно время очень хотелось, если честно. Особенно столь длинноногим девицам, как я, которые уже начинали стесняться несоответствия роста и обязанности носить оранжевого (!) цвета тряпицу на шее. Выходя за пределы школьного двора в теплое время учебного года, я срывала галстук и прятала в портфель.
В 1991 г. отменили и пионерскую организацию. Но еще до этого учениками нашей школы было отвоевано два бастиона, касающихся детско-юношеской моды. Девочки отстояли право носить на физкультуру длинные спортивные штаны вместо крошечных трусиков с лампасами по бокам. Никакие уставы пионерской и комсомольской организаций не могли справиться с советскими мальчиками, и этой победе мы были особенно рады. Второе достижение касалось отмены школьной формы. Директор школы, человек, идущий в ногу со временем, демократичный и мудрый, устраивал среди учеников собрание – почти настоящее Вече, на котором путем простого голосования решались важные для нашего взросления вопросы. Помню, как мы уверяли его, что девушки не перейдут на брюки и джинсы, но… этих обещаний хватило на полгода, и вскоре мы уже горделиво подражали американским школьникам, усаживаясь на пол школьных коридоров – в джинсах, в кроссовках с разноцветными шнурками и с такими же завязками на шеях, которые наш физрук яростно именовал «удавками».
По телевизору начали показывать передачи о жизни европейских государств и США. Оказалось, что в Пасадене каждый год проходит парад цветов, весь западный мир с размахом отмечает Рождество, а Маколея Калкина родители забыли дома. Затем проникло и само буржуйское телевидение. Кто-то из местных умельцев установил нужную антенну, и весь поселок в течение нескольких лет совершенно бесплатно ловил Super Channel и еще с десяток наименований телекомпаний Евразии. Это сейчас многие музыкальные телеканалы представляют собой торжество пошлости и бездарности. А тогда их программа была составлена из отборных клипов и выступлений, которые ныне истинные меломаны терпеливо разыскивают в сети.
А еще многие, в том числе и я, просто-напросто голодали в то великое время перемен. Об этом как-то не принято было говорить – все и так знали, что зарплаты не видать еще полгода. Поэтому мы терпели и приучались к аскезе. Некоторые родители включились в суету дикого капитализма и, выгуливая по вечерам свою отвоеванную вопреки страшной реальности детскую мечту – рыжую колли по имени Лэсси, я часто наблюдала, как те самые рэкетиры подъезжают к поставленным недавно ларькам, чтобы забрать причитающуюся им дань. Моя семья, слава Богу, держалась в стороне от этого. Мама как-то сказала мне: «Не думаю, что на твоем будущем хорошо скажется, если я начну приторговывать водкой». И я ей очень за это благодарна.
Наверное, это лишь легкий шлейф от полноценного букета аромата того времени. У меня есть личный и очень простой способ прочувствовать его целиком – «Гудбай, Америка» в исполнении Бутусова. Все то, что проходит в истории под названием «Горбачевская эпоха». Я знаю, что многие не испытывают симпатии к этому политику – с обеих сторон. Одни упрекают его в развале «великой империи», другие – в том, что не довел это дело до конца. Но лично мне он нравится – своей удивительной энергетикой, которая, несмотря на его порой невнятную политическую позицию, привела к столь масштабным событиям. Оборачиваться к заре своей юности, мне, как и каждому человеку, приятнее, чем смотреть на то, что не удалось построить. Те самые руины, которые я упомянула в начале, в рассветных лучах ретроспекции кажутся ничем иным, как разрушенной Берлинской стеной. Конечно, за всеми этими рассуждениями, стоит все тот же вопрос: а то ли получилось, что задумывалось? Уже и банальным кажется упоминание слова «бардак» по отношению к тому, что происходит с нашей страной. И не вспомнила бы я его, если бы, как историк, не знала точно: усталость от бардака приводит к горячему желанию ходить строем и «по указке». А для меня это страшнее, чем отсутствие колбасы в холодильнике. Учит ли нас чему-нибудь история?
Падение Берлинской стены, ночь с 9 на 10 ноября 1989 года