«Кумиры юности». Последний из могикан (видео)

Дмитрий Новиков – известный писатель. Его прозу выпускают крупнейшие издательства и публикуют крупные литературные журналы. В журнале «Октябрь» только что издана его повесть «Муки-муки». А книга «В сетях Твоих» вошла в короткий список премии «Ясная поляна». Сам он сейчас увлечен изданием альманаха, объединяющего авторов «Новой северной прозы» — литературного бренда Карелии нового времени. Возможно, любовь Дмитрия к северу коренится в его давнем увлечении фильмами про североамериканских индейцев? По его словам, кумиром его детства был актер Гойко Митич, он же Ульзана, Зоркий Сокол, Черный Барс, Чингачгук, Белая Птица и Твердая Скала. Сегодня в рамках проекта «Кумиры юности», писатель примеряет на себя роль экранного «вождя краснокожих».

— Есть люди, которые сами стремятся быть кумирами. Для этого существуют определенные технологии. Иногда получается, что в современной литературе имидж писателя значит больше, чем, собственно, его текст. Одно время среди авторов была мода на брутальность, поэтому видными писателями могли стать, например, бывшие омоновцы. Вообще слава как деньги. Нужно очень любить ее и специально ей заниматься, пиарить себя. Я так не умею и поэтому пускаю все на самотек.

— Мне 47 лет. У меня было советское детство. Мне кажется, что счастливое, хотя были моменты, о которых, например, мои дочки не имеют никакого представления. Они не верят, что с утреца можно было простоять долгое время в очереди за молоком. А лыжи? Сейчас удобно – в ботинках три дырки для штырьков, а в наше время их было четыре. И ты замучаешься, пока попадешь во все. Я учился в 17-ой школе, а ездил с Ключевой, на троллейбусе. Утром с лыжами, со второй обувью, с портфелем… Беда. Можно долго вспоминать, но сейчас не об этом. Отдушиной в скучной обыденности были для нас фильмы про индейцев.

На эти фильмы было не попасть – огромная очередь. Мы вычисляли сеансы в периферийных кинотеатрах, вроде «Строителя», и пытались смотреть там. Ходили всем двором. Как-то проникали, иногда по поддельным билетам, порой вырванным из школьного абонемента. Некоторых на этом ловили, другие проскальзывали. После просмотра все обстоятельно обсуждалось.

Фильмы были, в основном, гэдээровскими, чудесными и яркими. Самых главных героев играл Гойко Митич – красавец с орлиным профилем. Культовыми были картины: «Апачи», «Золото Маккенны», «Ульзана», «Белые волки». И еще был черно-белый фильм «Чингачгук – Большой Змей», где этнография пребладала над интригой, с нелепыми индейскими танцами. Мы все были всем этим немножко разочарованы.
Почему Гойко Митич был очень популярен в Советском Союзе? Мне кажется, что истоки этого в том, что мы всегда были за угнетенные нации, за индейцев. На Западе на войны с индейцами смотрели по-другому.

История индейских войн меня всегда интересовала. Удивительной была судьба Татанка Ойтанка, Сидящего Быка, – последнего вождя племени апачи. Очень впечатляло восстание пляшущих индейцев. Когда у них отобрали оружие, они стали протестовать с помощью танцев. Их, безоружных, убивали только за то, что они пляшут.

Названия племен мы знали наизусть: апачи, сиу, волки- пауни, делавары, могикане… Все переживали за индейцев, вестерны же не показывали. Потом, я помню, с удивлением узнал, что и ковбои могут быть добрыми людьми. А так-то они считались бандитами с большой дороги, а индейцы были благородными.

Кино подтянуло литературу. И Купера мы стали сразу читать, и всех остальных тоже. Я читал целыми собраниями сочинений. К слову, у Майн Рида уже были неправильные индейцы, южные. Крокодилы там, набедренные повязки – все не то. Моя любовь – индейцы с севера.

— Настолько нас впечатляли фильмы, что мы круглые сутки проводили в лесу — я жил на Нойбранденбургской, — играя в индейцев. Смешно вспоминать, но все орудия труда и боя мы изготавливали по первобытным технологиям, подсмотренным в картинах. На железной дороге собирали кремень, из него пытались скалывать наконечники для стрел. Сами древки стрел делали из дерева, расщепляли, сыромятным ремнем это все окручивали, кипятили смолу и крепили ей. Делали луки. Все уже знали, что лучший лук получается из можжевельника. Сложнее было делать костюмы. Лишних пар штанов и обуви в то время ни у кого не водилось. Один мой знакомый делал индейские штаны из обычных школьных, пришивая к ним бахрому. Сушил простую бечевку на лампе, ждал, пока она станет коричневого цвета и потом делал из нее бахрому. Выходило, как у настоящих индейцев.

Потом, правда, наши игры приняли более жесткие формы. В наконечники стрел уже вставлялись иголки, что имело последствия – пострадало несколько человек. Но на первоначальном безобидном этапе это длилось несколько лет. Мы делились на племена и выбирали вождей. Лес, где сейчас санаторий «Белые ключи», был совершенно диким. Там устраивали засады, строили вигвамы, жгли костры.

Из Америки я привез несколько книг об индейцах, портреты вождей. До сих пор дома на стене висит тотемный знак, купленный в американской резервации индейцев. Круг сделан из ветки, на него натянута кожа с изображением процесса сотворения мира. Ничего не понятно, но очень красиво. С перьями. Мы, кстати, тоже собирали перья. В основном, вороньи. Они хорошо смотрелись на голове.

— Возможно, эта моя привязанность к индейцам вылилась в последующую любовь к походам, кострам, деревенской жизни, наконец. Я сейчас много времени провожу в деревне. Никогда не связывал это с детством, но сейчас думаю, что многое выросло из моего «индейского» прошлого. Кстати, как-то раз мы разговаривали с жителями финской Карелии и пришли к общему выводу, что наши народы, по сути, — это карельские индейцы.