В Петрозаводском городском суде продолжают рассматривать дело историка, главы карельского отделения «Мемориала» Юрия Дмитриева. Ему инкриминируют изготовление детской порнографии с участием приемной дочери. Скандальное обвинение всколыхнуло российское общество. Многие деятели культуры, общественники, журналисты выступили в поддержку Дмитриева. Именно с его именем люди ассоциируют урочище Сандармох, где в конце девяностых обнаружили гигантское захоронение жертв Большого террора. В урочище лежат останки почти десяти тысяч человек.

То, что Дмитриев открыл Сандармох, знают все. Однако мало кому известно, что сделал он это не в одиночку. Более того: поиски захоронения в Медвежьегорском районе начались задолго до того, как о нем узнали в «Мемориале». Но людей, которые вместе с Юрием Дмитриевым нашли останки репрессированных, по неизвестной причине почти все забыли.

Закрытые архивы и молчащие свидетели

– У меня эта история началась с детства. Мой дедушка Илья Петрович, председатель колхоза, был арестован в 1938 году. И дальше его судьба неизвестна. И меня, конечно, это волновало, – рассказывает Григорий Зорин. Сейчас он на пенсии, нянчится с внуком, а в девяностые был главой толвуйской администрации. Это и помогло ему найти могилу деда.

– Приходилось по долгу службы ездить везде, общаться с людьми, разговаривать с чиновниками, с силовиками… Тогда же я узнал семью Ермоловичей. Они были журналистами, что-то знали про захоронение и искали его еще с восьмидесятых, но безуспешно.

Однажды мне рассказали, что был когда-то в Повенце лесник, работавший в годы террора в районе Сандармоха. И этот человек однажды наткнулся на расстрельную команду – услышал выстрелы и пошел глянуть, что происходит. И увидел, как расстреливают людей. Но его убивать не стали, а вместо этого взяли подписку о неразглашении. Вот он всю жизнь и молчал. А под конец проговорился кому-то о том, что на самом деле происходило на Сандармохе.

Этого человека я в живых не застал, но информация меня заинтересовала. В тот же период в районе Сандармоха начал раскопки замглавы районной администрации Каштанов, и тогда же я познакомился с Юрием Дмитриевым. У него был доступ к архивам КГБ, он знал про Сандармох, – рассказал Зорин.

– Началось всё еще в восьмидесятых. У семьи журналистов Ермоловичей имелись сведения о том, что в районе Сандармоха происходили расстрелы. И надо было искать подтверждающие документы, – вспоминает Вячеслав Каштанов, в девяностые годы руководивший Медвежьегорским районом. – Пытались найти через архивы по запросу райкома комсомола. Как вы можете догадаться, ничего не вышло. Они сказали, что никаких документов нет. Это, как оказалось, была дезинформация. Когда прокуратура после находки захоронения возбудила дело, все в архивах нашлось…

– Я училась в университете и дома бывала редко, общались урывками, – рассказывает дочь Ермоловичей, редактор газеты «Новая Кондопога» Юлия Шевчук. – Но работу по поиску места расстрела родители вели очень долго, много лет. Вы понимаете, какая это трудная, деликатная тема. Мама рассказывала, что встречалась с человеком, который сам проводил расстрелы, но считала невозможным каким-то образом раскрывать его данные, чтобы не навредить. Вот такая она была принципиальная. И отец тоже. Они оба ездили в Повенец, где встречались с людьми, которые когда-то были сосланы в эти места. Учитывая, что этой работой они занимались в свободное время, а также то, насколько люди боялись даже вспоминать об этом, не то что говорить или свободно делиться информацией, можно понять, как трудно по крупицам восстанавливать события тех лет.

Пять солдат и экскаватор

Прошло какое-то время. Николай Ермолович умер, его жена продолжила поиски. И в девяностые годы нашла местных жителей, которые в годы репрессий были детьми. Они рассказали, что когда-то в тех местах обнаруживали записки, различные предметы – ложки, кружки. Было понятно, что где-то здесь совершались массовые казни. Осталось найти конкретную точку на карте.

– Неподалеку от Сандармоха располагался карьер, где добывали песок. И там в 96-м были найдены два черепа. Я уже был замглавы администрации района, и было принято решение – организовать раскопки, – продолжает свой рассказ Вячеслав Каштанов. – Мне это было проще сделать, я воспользовался служебным положением. Это, наверное, один из немногих случаев в истории России, когда такие вещи делались по инициативе местных органов власти.

В июне 1997 года я попросил в воинской части пятерых солдат. Начали раскопки, сперва – в районе карьера. Кстати, всё это было для меня чревато последствиями, потому что, если делать всё по закону, надо было согласовывать работы – это леса первой категории, и официально мы бы никогда разрешения не получили.

На второй день приехал Дмитриев. Я тогда его не знал. Он пришел ко мне в кабинет, положил на стол газовый пистолет и спросил, на каком основании мы начали раскопки без его ведома. Ну, девяностые были временем тревожным… Я тоже выложил на стол оружие и сказал: теперь будем разговаривать.

И мы договорились, что он окажет нам помощь, потому что у него был опыт подобных раскопок.

Мы выехали на место, и Дмитриев начал нарезать круги вокруг карьера. И наткнулся на эти расстрельные ямы. Вскрыли первые пять ям, в каждой – от 50 до 80 черепов, все с простреленными затылками.

– Мы вместе с Дмитриевым искали эти расстрельные ямы, размечали их. Несколько ям вскрыли, нашли там черепа с пулевыми отверстиями. Потом я приехал домой, рассказал матери о нашей находке. И она говорит: значит, мой отец тоже здесь лежит. Потом это подтвердилось: я нашел фамилию деда в расстрельных списках, – рассказывает Григорий Зорин.

Забытые люди

– После обнаружения братской могилы прокуратура возбудила уголовное дело. Мы поставили в известность республиканские власти, договорились о создании мемориала. Я потратил весь свой отпуск на согласования. Степанов, который был главой республики, пошел навстречу и выделил деньги на эти цели, – продолжает рассказ Вячеслав Каштанов. – Я привлек все нужные организации – для асфальтирования дороги, для строительства часовенки. Все это было сделано за лето и сентябрь 1997 года. Дмитриев, в свою очередь, отвечал за барельеф, который и был сделан Григорием Салтупом. Под финал работали фактически круглосуточно. Никто не считался ни с деньгами, ни со временем.

У меня был знакомый художник – Владимир Попов. Он сделал эскиз мемориала, на основе которого академик Вячеслав Орфинский создал проект. После этого имя Попова, к сожалению, больше нигде не звучало. Да и вообще – нигде, никогда потом не вспоминали людей, которые на самом деле работали над обустройством мемориала. Ни в СМИ, ни на митингах, ни на памятных мероприятиях. Звучала всегда только одна фамилия: Дмитриев. Никто не благодарил людей, искавших это захоронение. А ведь тем же Ермоловичам надо памятник ставить, я считаю, – говорит Вячеслав Каштанов.

– Родители никогда не говорили об этом как-то особенно, подчеркивая свои заслуги. Просто как журналисты и как порядочные люди считали, что обязаны сделать все, чтобы собрать сведения максимально возможные, пока живы те, кто может что-то рассказать, – говорит Юлия Шевчук.

Я человек простой. Когда нашел дедушку, я успокоился. Но неприятно, если честно, что про нас никто не знает, мы как будто и не при делах,

– пожимает плечами Григорий Зорин.

Вячеслав Каштанов предполагает следующее: в сознании людей не укладывается, что органы местного самоуправления, чиновники проявили инициативу, организовали поиски убитых во время репрессий, обустроили мемориал. Что в этом участвовали сотни людей - журналисты, прокуроры, следователи, художники, строители, водители, рабочие, просто неравнодушные местные жители. Людям почему-то всегда приятнее думать, что нашелся герой-одиночка, борец с системой, который вопреки этой системе все создал своими руками. Но это несправедливо. "Не может быть!" - восклицают приезжающие в Сандармох люди, в том числе иностранцы, когда узнают, что в этой работе принимали участие и многие работники КГБ, впоследствии ФСБ. Но откуда бы взялись те самые расстрельные списки Сандармоха, а также тысячи и тысячи имен жертв репрессий по всей Карелии, если бы свои архивы не открыла госбезопасность?.. 

Именно эти архивные материалы Дмитриев впоследствии положил в основу Книги памяти, над которой работал много лет, был одержим этой работой. Но, наверное, в интересах справедливости все-таки будет упомянуть и о том, что тома Книги памяти издавались не на чьи-то частные пожертвования, а на средства бюджекта Республики Карелия. И издавались они государственным издательством, работники которого тоже вложили в эти тома свой незаметный, но очень большой труд.

– Очень прошу вас не противопоставлять тех, кто вел поиски, и тех, кто потом занимался составлением списков погибших, –  написала нам Юлия Шевчук, с родителей которой и началась история поиска Сандармоха. – Дмитриев ведь много потратил на это времени, проделал огромнейшую работу. Родителям вряд ли разрешили бы доступ в архивы, да и не осилить им при их занятости такие объемы. В конце концов, все они просто сделали то, что должны были, к чему призывала их совесть. И это главное.

…Что характерно, сам Юрий Дмитриев о своих соратниках помнит. В предисловии к книге «Место расстрела Сандармох» историк упоминает и чиновника Каштанова, и архитектора Попова, и даже копавших землю солдат. Но книга эта была издана почти 20 лет назад. И если сам Юрий Дмитриев о помогавших ему людях не забыл, за него это сделали другие.