Спектакль по произведениям Андрея Геласимова и Евгения Гришковца, который открыл малую сцену, называется "Кто любит меня?" Почему его создатели обратились к этому литературному материалу, насколько сегодня актуален разговор, в который они вовлекают зрителей? Почему "Творческой мастерской" понадобилась малая сцена? Это шаг отчаяния театра, у которого нет нормального помещения, или поиск новых форм? Об этом и о другом наша беседа с народной артисткой Карелии Людмилой Баулиной и заслуженным артистом Карелии Валерием Баулиным.

— Театр — это такая система, которая не существует без диктатора. В нем есть режиссер, художественный руководитель, определяющий все: какой спектакль будет поставлен, какие актеры в нем будут заняты... Вы же сами выбрали рассказ Андрея Геласимова, нашли режиссера, художника... Это бунт?

Валерий: — Ни в коем случае.

Людмила: — Это использование возможностей, которые есть у нашей пары, именно для нашего театра. У нас есть опыт работы на малой сцене в нашем "Домашнем театре Баулиных", а главное, доводить дело до конца.

Валерий: — Нам просто понравился материал. Мы уже давно открыли для себя этого автора и запоем читали еще его ранние повести. А по "Чужой бабушке" Андрея Геласимова не сделать спектакль просто невозможно: очень трогает. Всегда ведь хочется делиться тем, что тебя трогает.

Время кризиса

— Мимо чего же не смогли пройти вы?

Людмила: — Мы уже сыграли одиннадцать спектаклей, но перед десятым внесли изменения в программку. Спектакль определяется как история в жанре кризиса. Мы добавили очень важную фразу Черчилля, которую упустили: "Любой кризис — это новые возможности".

Валерий: — Мы давно живем в кризисное время, начиная с перестройки, ельцинской эпохи, да и сейчас непонятно, куда идем, какие перспективы. В советское время люди говорили: пусть мы живем плохо, но дети будут жить лучше. И это сплачивало народы, а сейчас такая индивидуализация, каждый сам по себе. На протяжении последних десятилетий главная идея даже не заработать, а срубить денег как можно больше, а после нас хоть потоп. Но когда в обществе отвергнута идея Бога (я не имею в виду религию, церковь, это когда бог внутри тебя), и если человек убивает его в себе, тогда все можно, тогда — хаос, разброд в головах, кризис, в том числе и в человеческих взаимоотношениях.

Людмила: — Но кризис дает новый шанс. Моя героиня сумела использовать возможность выйти из внутреннего кризиса, в котором живет и даже не замечает этого. Появляется в ее доме девочка — "страшная, худющая", которая "приходила, сидела, слушала", — и в чужой бабушке все переворачивается. Она и не догадывалась, не знала, что можно по-другому жить. Это настолько сегодняшняя история.

Валерий: — Есть тоска в душе по общности, мне этого не хватает. У нас в последнее время, особенно кинематограф, в поисках общего обращает взгляд в прошлое, в те победы, которые были. Это и "Легенда №17", "Движение вверх", "Салют-7", "Время первых", а в нашем времени есть такие примеры, которые бы сплачивали и вели дальше, а не заставляли ощетиниться? Почему нас тронула история? Эта бабушка как пример того, что в каждом человеке есть хорошее. И моему герою хочется быть лучше, возмутиться против унижения самого себя.

Людмила: — Видите, какое точное распределение ролей... Мужская — рассуждения, женская — деятельная. Мужчина долго мучается вопросом, а женщина его решает.

Еще раз про любовь?

— Кризис есть, но в название спектакля вынесен вопрос маленькой девочки. Мне кажется, это спектакль о любви, вернее, о том, как жить, если ее нет…

Людмила:— Любовь... Моя героиня любила своего мужа, хоть он изменял ей. Она любит своих дочерей. Но старшая вышла замуж, нарожала детей, «и увезли в Москву моих зайчиков». Теперь бабушка их фотокарточки смотрит. Есть вторая семья, младшей дочери: муж, который не принимает своего ребенка, ее дочь, которая слушает только своего мужа. Наше общество разорвано... «Чужая бабушка» — это не социальный рассказ, это художественное произведение, которое поднимает многие пласты жизни.

Валерий: — То, что происходит на сцене, по большому счету, говорит о разрушении традиционных общинных ценностей: нельзя поступать так, чтобы тебе сказали, что ты делаешь плохо. Никогда в русской семье детей в приют не отдавали, если есть возможность хоть как-то прокормить, а тут отец не хочет заботиться о своей дочери.

—В спектакль "Кто любит меня?" кроме рассказа Андрея Геласимова вы включили фрагменты из пьесы-монолога Евгения Гришковца. Авторы абсолютно разные по стилю, способу подачи материала, но получилось, что они удивительным образом дополняют друг друга...

Валерий:— Надо отдать должное режиссеру Ольге Гусилетовой. "Валера, вы похожи на Гришковца", — были первые ее слова во время знакомства. (Она хорошо его знает: работают в одном театре "Школа современной пьесы".) Мне польстило, никогда не думал об этом. Но когда мы рассказали про идею "Чужой бабушки», Ольга заметила, что этого материала для полноценного спектакля мало, надо дополнить. Однако не хочется "раскрашивать" текст. И она предложила: "У Гришковца есть материал... Вещь называется "Плюс один". Мы нашли, прочитали. Решили, что будет отдельно история бабушки, отдельно Гришковец. Я сделал себе выжимку страниц на 12 — такой расширенный монолог по всему произведению. Она выбрала куски, что-то дополнила и как режиссер придумала, как соединить два литературных текста, а это непросто, ведь персонаж бабушки — открытый, а мой — в себе и из себя.

Людмила: — Буквально на последней перед сдачей репетиции Оля Гусилетова поменяла начало. У меня был большой кусок, она разбила его на три и все время вставляла Валеру. Я только начну, а тут — Плюс один к человечеству, так назван его герой в программе. Получается конфликт между нами, конфликт в существовании. В начале персонаж Валеры ощущает себя героем, потом история разворачивается так, что Иванна становится героиней, у нее более мощная история, сюжетная.

Валерий: — Мы говорим разными словами, но об одном и том же.

Спектакль из льда и пламени

Людмила: — У нас с Валерой совпало все: нет точки, истины. И репетиции продолжаются, и мы постоянно обдумываем.. Вдруг он обратил внимание на какую-то фразу: «Посмотри». Я удивляюсь: "Как же это пропустила!" Это дает нам возможность оставаться живыми.

Спектакль — это творчество всех. Режиссер, как она понимает, вскрыла материал, мы вложили свое высказывание, а художница вдруг превратила нашу историю в красивое произведение.

Когда она привезла ткань для моего костюма, я оторопела: «Наташа, фуксия, фисташка, желтый жилет… Попугаем на сцене я еще не была». А она: «В тех цветах, какие будут на сцене, только такие в костюме должны быть». Действительно, очень легко посадить бабушку в валенки и пуховый платок, но сегодня бабушки так уже не ходят, потому что внутри другое. Они активны, все хотят продолжать работать. И как заметила драматург Ольга Погодина-Кузьмина, которая была у нас на спектакле, очень интересным получается контраст супертехнологичного, холодного оформления и актеров, которые бьются, через это красивое, яркое и холодное пытаются достучаться со своими живыми историями.

— А где вы познакомились с режиссером и художником?

Людмила: — Мы не были знакомы, просто мы так давно живем, что у нас уже много знакомых, друзей. Одна из них связала нас с Геласимовым и с режиссером, а у режиссера есть художница, с которой они делали какие-то проекты… Земля слухами полнится... Кстати, Ольга Гусилетова очень эмоциональная, взрывная, а Наталья Кириллова сдержанная, рассудительная.

— Своей работой вы открыли малую сцену. Что она для театра?

Людмила: — Не секрет, что наш театр находится в жалких условиях: с одной стороны, наш бесконечный кризис, который никак не сдвинуть. Мы заложники этой жизни, ситуации, власти, и никто не может улучшить наше положение. С другой стороны — творческие победы театра в конкурсах и фестивалях. Малая сцена — для людей, которые хотят что-то делать. Это возможность высказаться, возможность каких-то экспериментов.

— Ваш спектакль — эксперимент?

Людмила: — Для нас нет, у нас был спектакль "Гупешка" на малой сцене. И там, и здесь — такая волна от зрителей. На второй поклон Валера включает свет, мы видим каждого. За одиннадцать спектаклей, что прошли, равнодушного лица не попало. Зрители вносят в каждый спектакль свою лепту. Драматург Эдвард Радзинский говорил: "Я пишу пьесу об одном, режиссер читает — это другое, актеры вмешиваются — это третье, а приходят зрители — это настоящий спектакль". Спектакли получаются разными, но на каждом мы чувствуем своего зрителя.

— Еще кто-то из театра хочет поэкспериментировать на малой сцене?

— Мы все скрыты в своих творческих задумках, боимся сглазить: скажу, а вдруг не получится... Тут еще надо иметь характер…

Валерий: — Железный, как у Людмилы…

Людмила: — Меня даже называли Тэтчер... Что же, надо проявлять иногда волю. Может, я иногда и страдаю от того, что могу прийти и резко сказать, но ведь за дело... В этом спектакле были сложности, особенно технические. Сейчас можно сказать, что он становится, начинает дышать.