Текст: Ольга Малышева

Сергей Александрович Давыдов в августе отмечает своеобразный юбилей: 60 лет в медицине. За это время он ни разу не усомнился в правильности выбранного пути, не остановился в своем движении к совершенствованию и внедрению новых методов лечения.

— Сергей Александрович, наверное, вы с детства мечтали быть доктором?

— Напротив, в детстве никогда не думал о медицине, хотя меня и окружали врачи. Мама была хорошим детским доктором, дяди и тети были врачами, но романтического отношения к медицине я не испытывал. Я думал только о море, путешествиях и геологии. В 82-й ленинградской школе, где я учился, была учительница географии, которая нас с шестого класса водила в походы. После седьмого мы отправились в Карелию, постарше переходили Уральские горы из Европы в Азию. Все это было для меня гораздо романтичнее. Только к десятому классу, когда я понял, что геология — это в основном сплошная химия, начал колебаться: нужно ли мне это? Среди моих увлечений еще была литература... Не пойти ли по этой стезе? Однако мой родственник, известный питерский филолог Александр Александрович Горелов, который работал в Пушкинском доме, остудил пыл, сказав, что литература — не профессия, в отличие от медицины. Так я оказался в Первом Ленинградском медицинском институте.

— То есть разбросанность, колебания в выборе профессии — не приговор для юноши, обдумывающего житье?

— Нет, хотя первые два года в мединституте я занимался весьма умеренно, но после третьего курса и особенно четвертого я уже почувствовал вкус к медицине, особенно к терапии, потому что это, пожалуй, самая обширная медицинская дисциплина, которая требует напряжения ума, знаний. Это мне подошло, может, отчасти от того, что я всегда многим интересовался. Да, я и потом немножко распылялся: знал, что буду терапевтом, но ходил на заседания Студенческого научного общества по психиатрии. Там было очень интересно, и я пропускал терапевтические ради психиатрических. И это мне помогло, потому что психология и элементы психотерапии, и даже гипноз, которым я в какой-то мере овладел в студенческие годы, нужны врачу.

— Вам, ленинградцу, не жалко было уезжать в провинцию?

— Вопрос так не стоял. В 1961 году мы с супругой приехали сюда по распределению работать. Чтобы ее приняли участковым врачом, мне пришлось согласиться на преподавание терапии в медицинском училище. Как педагог я не был готов ни в коей мере, но пришлось осваивать эту профессию и параллельно работать врачом: мне дали совместительство в Республиканской больнице. Это была очень хорошая школа, потому что заведующей терапевтическим отделением была опытный врач Евгения Марковна Каминир, рядом было отделение гематологии, которое возглавлял Иридий Михайлович Менделеев. Через год мне дали совместительство в городской больнице. И тут я встретился с Наумом Давыдовичем Цалем, одним из лучших терапевтов Карелии. Он стал моим учителем и через год предложил такой вариант: «Попытайтесь уйти из медучилища, в отделение требуется активный врач, чтобы возглавить приемный покой» (тогда терапевтический корпус находился на Загородной, у него был свой приемный покой). Так я попал в весьма горячую точку. Очень много занимался неотложной терапией, тесно работал со скорой помощью. В стационаре организовал палату интенсивной терапии (тогда это было ноу-хау), где задерживал наиболее тяжелых или неясных пациентов, проводил реанимацию, закрытый и даже открытый массаж сердца.

Но в 1963 году на базе отделения появилась кафедра факультетской терапии, возглавил ее Василий Яковлевич Чекин. Молодой доцент Вячеслав Иванович Петровский привлек меня к научной работе. Я собирал материал, параллельно поступил в аспирантуру, а когда стал ассистентом кафедры, снова занялся педагогической работой, теперь уже со студентами медфака. Кроме того, вел больных, консультировал в поликлиниках.

Но через несколько лет опять в моей жизни случился поворот. Я уже был доцентом кафедры, когда мне предложили перейти в Министерство здравоохранения главным терапевтом. Я согласился.

— Неужели вам была интересна кабинетная работа?

— Кабинетной ее даже с натяжкой назвать нельзя. Семь лет я работал в этой должности, много ездил в командировки по всей Карелии. Мы создали межрайонное кардиологическое отделение в Сегеже, в санатории «Марциальные воды» — реабилитационное отделение для перенесших инфаркт миокарда. Развивали в районах специализированную службу, там стали появляться свои кардиологи, гастроэнтерологи... Все давалось очень непросто. Я как врач привык, что лечение не терпит отлагательства, а тут бюрократическая машина все время буксовала... И однажды понял: мое место все-таки с больными и со студентами. Профессор Вячеслав Иванович Петровский взял меня обратно — редчайший случай для университетских кафедр. 

Мне дали кураторство пульмонологического отделения. Но вкус к пульмонологии я почувствовал не сразу, лишь после того, как побывал в клинике Бориса Вотчала, знаменитого терапевта, академика, пульмонолога, фармаколога, а затем в Институте пульмонологии в С.-Петербурге. Занимался бронхиальной астмой, саркоидозом легких, был пионером применения лечебного голодания  в Карелии при этих заболеваниях. Ведь если правильно вести человека, то он может 2-3-4 недели находиться без приема пищи, освобождая свой организм от нежелательных структур, используя для питания иммунокомпетентные (тучные), клетки, аллергены, что очень существенно.

У некоторых пациентов с астмой, из числа тех, кого я лечил голодом, не было по два-три года приступов удушья. Но голод — не панацея, всех так лечить мы не можем. Позднее появились ингаляторы, которыми люди могут пользоваться и продолжать работать. Это не излечение, но это хорошее удерживание на уровне компенсации или субкомпенсации, поэтому я от лечебного голодания стал отходить.

— И тогда вы написали книгу о правильном питании, которая частично была опубликована в «ТВР-Панораме» и полностью издана в ИД «ПетроПресс». К этой проблеме как вы пришли?

— В конце девяностых меня пригласили врачом в кооператив «Здоровье» при Доме бокса. Туда приходили люди, страдающие заболеванием позвоночника. Как правило, у многих из них были гипертония и избыточный вес. Я подсказывал, что и как надо есть, и постепенно выработал свою систему рационального питания. Не диету, а именно рациональное питание, которое давало эффект. Мы были на втором этаже, а на первом девушки занимались аэробикой. Однажды они пришли ко мне:

"Доктор, это несправедливо. Ваши толстушки с трудом двигаются и худеют, а мы прыгаем, прыгаем - и килограмма не можем скинуть..."

Пришлось объяснить, что дело в неправильном питании.

Потом результаты я обобщил в «ТВР-Панораме». Кстати, там кроме рубрики «Азбука питания для похудания» были и другие: «С доктором у телевизора», «Советы доктора Давыдова», «Дачная жизнь и здоровье». Эта тема меня особо интересовала, потому что в ней много аспектов: физические нагрузки, стрессы, закаливание, инсоляция, возрастные проблемы... Недавно «ПетроПресс» выпустил эту книжку небольшим тиражом, судя по отзывам первых читателей, она получилась.

— Сергей Александрович, вы 60 лет в медицине. Можете сказать, что изменилось в ней за последние годы?

— Люди говорят, что медицина выросла, а лечиться стало сложнее. И дело не в том, что непросто попасть к врачу или специалисту, а в отношении. Человека быстренько направляют на анализы, функциональные, рентгенологические исследования, собирают обширную информацию, ставят сложные диагнозы, выписывают лекарства, а больной большого удовлетворения не получает...

Медицина из области искусства врачевания переходит в информативную и технизированную области, где действительно много возможностей получения информации, гораздо больше, чем было, когда мы начинали. Но ведь, во-первых, все собранное нужно суметь обобщить. Во-вторых, стараться сделать правильные выводы. В-третьих, довести до пациента. В-четвертых, что очень важно, продолжать сохранять с ним контакт, ведь врачевание — это контакт между пациентом и ведущим его врачом. У меня в свое время была подготовлена книжка «Доверие к врачу», где я пытался показать, что в вопросах терапии врач обязательно должен быть ведущим, а больной ведомым, и контакт между ними - постоянным и взаимным. Если он обрывается, то обрывается нормальное врачевание.

Сейчас, когда подготовленные молодые врачи хорошо разбираются в технизации, информатике, быстро находят ответы, у них есть стандарты — это все прекрасно, это страховка, гарантия, что помощь не будет ниже определенного уровня. К сожалению, и не выше среднего.

Стандарт — это не панацея. Люди ведь разные, одному нужна большая доза, другому маленькая, у одного болезнь протекает так, у другого иначе. Мы можем вызвать человека на диспансеризацию, сделать много исследований, что хорошо, но надо в них разобраться и подсказать ему: на это не обращай внимание, а вот это обязательно надо делать. Сейчас гипертоники жалуются — выписали лекарство, давление упало... Категорически нельзя оставлять так человека. Резкое снижение давления у гипертоника — это опаснее, чем сохранение давления. Поэтому обязательно, чтобы в медицине была связка: «наблюдение врача и врачевание», то есть постоянный контроль за лечением. 

Настоящие врачи, корифеи прошлых лет, которых помнят до сих пор, умели разговаривать с больным, принимать его проблемы близко к сердцу, они помогали человеку не только выписыванием лекарств, но и своим отношением к пациенту. Сегодня эта ниточка разорвалась. Мы переходим на более высокий уровень медицины, с точки зрения ее информативности и даже эффективности, но от того, что постоянная связь с врачом нарушена, доверие к нему пропадает.

В будущем медицина должна все-таки приблизиться к пациенту, а не отдалиться от него, надо не бросать больного одного, а тянуть и наблюдать.

— Может, сейчас перед здравоохранением стоят другие задачи? ВОЗ нацеливает на оздоровление населения...

— Да, но оздоровление — это не только пропаганда здорового образа жизни, но и возвращение в строй тех, кто проходит лечение и реабилитацию, чтобы человек после травмы, болезни как можно быстрее мог вернуться к своей работе на свою должность. Это современное направление медицины, а вне системы «врач-больной», без человеческого взаимодействия, ее не решить.

— А студенты, которых вы учите, знают об этом?

— Конечно, мы об этом говорим постоянно, но есть сложности. Платное образование позволяет сохранить на плаву преподавание и медицину, но, к сожалению, уровень тех, кто к нам приходит, не растет. Мы видим, что знания передаются, а качество их усвоения низкое, тем более когда из-за коронавируса мы были вынуждены в прошлом году перейти на дистанционное обучение. Что-то мои студенты понимали, что-то нет, в чем-то разбирались, а в чем-то не очень, но у меня удовлетворения уже не было.

Медицине надо учиться очно, надо быть у постели больного, уметь с ним разговаривать, а при обучении онлайн студенты решают только тестовые задачи и пишут истории болезни, не видя больных.

Понимаю, это те сложности, в которые поставлены и преподавание, и медицина, но надо понимать, что эти студенты получат обычные дипломы и будут работать так, как их подготовили.

— Доктор, у вас такой большой опыт... Выпишите, пожалуйста, рецепт счастья.

— Это сложное дело... Но если взять здоровье физическое и психологическое, добавить оптимизм, веру в то, что все будет отлично, то так и случится. А для этого не надо терять надежду и впадать в панику. Сейчас говорят, мол, не надо прививаться от ковида... Господи, тогда человек беззащитен против этой инфекции. Надо прививки делать, потому что главное — сохранять и приумножать  свое здоровье! Это — важный компонент счастья.