Все течет, все изменяется. В одну реку нельзя войти дважды. Все это правда, с Гераклитом глупо спорить. Но это, как обычно, только одна сторона вопроса (во времена более просвещенные, чем наши, эту возможность бытия покоиться на совершенно противоположных основаниях в одно и то же время называли диалектикой). Ничего по сути не меняется, мы таковы же, каковы были наши бабушки и дедушки и их собственные бабушки и дедушки. Стоит только открыть ленивым летним полднем что-нибудь из русской классики, и сразу обнаруживаются знакомые сюжеты.

Круг Giuseppe Canella (Verona 1788—1847). Путешественники Гранд-Тура к базилике Св. Марко в Венеции

Вот уже лет пять-семь-десять, как широкие массы русских, — нормальных русских, не новых, а вечных — устремились знакомиться с блистательным Старым Светом. Париж, Вена, Прага, Барселона, Венеция — кто за последнее время там не побывал! Самое время сравнить свои впечатления с теми, которые русский человек испытывал, выезжая за границу этак лет 150 назад. И очень все окажется знакомо! Приведу один пример. И нарочно имя автора и название романа, откуда я это позаимствовала, помещу в конце, после цитат. Поиграем в эрудитов. Тест тем более комфортный, что вы вольны не разглашать сведения о том, на какой именно строчке произошел радостный момент узнавания. Итак, отправляемся в Венецию:

«Кто не видал Венеции в апреле, тому едва ли знакома вся несказанная прелесть этого волшебного города. Кротость и мягкость весны идут к Венеции, как яркое солнце лета к великолепной Генуе, как золото и пурпур осени к великому старцу — Риму. Подобно весне, красота Венеции и трогает, и возбуждает желания; она томит и дразнит неопытное сердце, как обещание близкого, не загадочного, но таинственного счастия. Всё в ней светло, понятно, и всё обвеяно дремотною дымкой какой-то влюбленной тишины <...> Громады дворцов, церквей стоят легки и чудесны, как стройный сон молодого бога; есть что-то сказочное, что-то пленительно странное в зелено-сером блеске и шелковистых отливах немой волны каналов, в бесшумном беге гондол, в отсутствии грубых городских звуков, грубого стука, треска и гама <...> Кто ее не видел, тот ее не знает: ни Каналетти, ни Гварди (не говоря уже о новейших живописцах) не в силах передать этой серебристой нежности воздуха, этой улетающей и близкой дали, этого дивного созвучия изящнейших очертаний и тающих красок <...>

Гондола, в которой сидели Инсаров и Елена, тихонько минула Riva dei Schiavoni 3, Дворец дожей, Пиаццетту и вошла в Большой канал. С обеих сторон потянулись мраморные дворцы; они, казалось, тихо плыли мимо, едва давая взору обнять и понять все свои красоты <...>

Венеция

Они доплыли до крутой арки Риальто и вернулись назад. Елена боялась холода церквей для Инсарова; но она вспомнила об академии delle Belle arti 4 и велела гондольеру ехать туда. Они скоро обошли все залы этого небольшого музея. Не будучи ни знатоками, ни дилетантами, они не останавливались перед каждой картиной, не насиловали себя: какая-то светлая веселость неожиданно нашла на них. Им вдруг всё показалось очень забавно. (Детям хорошо известно это чувство.) К великому скандалу трех посетителей англичан, Елена хохотала до слез над святым Марком Тинторета, прыгающим с неба, как лягушка в воду, для спасения истязаемого раба; с своей стороны, Инсаров пришел в восторг от спины и икр того энергического мужа в зеленой хламиде, который стоит на первом плане тициановского «Вознесения» и воздымает руки вослед Мадонны; зато сама Мадонна — прекрасная, сильная женщина, спокойно и величественно стремящаяся в лоно бога-отца, — поразила и Инсарова и Елену; понравилась им также строгая и святая картина старика Чима да Конельяно <...>

Веселость не покидала их и за столом. Они потчевали друг друга, пили за здоровье московских приятелей, рукоплескали камериеру за вкусное блюдо рыбы и всё требовали от него живых frutti di mare; камериере пожимался и шаркал ногами, а выходя от них, покачивал головой и раз даже со вздохом шепнул: poveretti! (бедняжки!). После обеда они отправились в театр».

Уберите традиционное для классического романа повествование от 3 лица, поменяйте «они» на «мы» — и перед вами готовый пост в блог о путешествиях или в ЖЖ нашего молодого современника. Характерно и узнаваемо все. И первые строки с признанием того факта, что ничего нельзя сказать о местности, пока сам не побываешь. С этим сталкивался каждый, впервые прибывший в Лондон, Париж или Лиссабон. Потому что ни одно описание, ни одно видео не вмещают всей полноты впечатления — особые запахи, звуки, теплый или, наоборот, прохладный ветерок, цвет облаков, то, что возможно только здесь и больше нигде, неминуемо остается за кадром.

В этом же отрывке и сами реалии европейских путешествий с посещением знаменитых туристических мест и музеев и веселым праздношатанием. Куда без этого! А лучше всего, конечно, архетипическое. Например, это безудержное веселье, которое хотя бы раз при всем пиетете перед действительно высоким искусством случается со всяким путешественником и от счастья, и от того что банальность общетуристических маршрутов не может же не вызывать защитной реакции. Обязательная программа — каналы, гондолы, галереи, опера, траттории.

Автограф романа «Накануне», заглавная страница

За прекрасный текст спасибо Ивану Сергеевичу Тургеневу. В 1860-м году он опубликовал роман «Накануне», герои которого после завершения основной любовной коллизии отправляются в Европу и в Венецию в частности. Роман, как любил Тургенев, о духе времени (потому и заглавие такое) и о новых людях, местами наивный и сентиментальный в своей стилистике. Этот фрагмент про Венецию, кстати, мог быть и про другой город, не так важно, я сама, например, в Венеции не была, хотя европейским достопримечательностям, как и все, отдала дань. И он заставил меня просто улыбаться от удовольствия. Наперед описать впечатления нельзя, но вот память всколыхнуть еще как можно.