На днях взяла я в библиотеке вроде бы легкое чтиво – исторический детектив Виталия Данилина «Четвертая жертва сирени» из серии «Кто виноват?». Самара, 1890 год, в книжных магазинах города происходят странные убийства. Подозрение падает на молодую женщину, которая неожиданно исчезает. Полиция идет по ложному следу, и тогда за дело берется… молодой Володя Ульянов, недавно отчисленный из Казанского университета. Книжка оказалась про Ленина!

Уж чего только ни писали о Владимире Ильиче, но детективом он пока еще не был.
Вообще, написано сочно. Язык романа неспешный, основательный, каковым некогда и изъяснялись в Самаре конца 19 века. Верблюды, извозчики-татары, желтая полуденная пыль, неспешно клубящаяся в знойном воздухе южного города, дома, соразмерные человеческому росту, и на этом фоне – скромная фигура двадцатилетнего Володи Ульянова, который из чистого убеждения в невиновности пропавшей дамы разыгрывает блестящую комбинацию сродни шахматной партии… Вот в этом-то, собственно, и кроется не то чтобы подвох, но очень тонкий намек автора на то, что люди для Ленина уже в юные годы были не более чем шахматными фигурами, которыми он мастерски манипулировал. Впрочем, этот вывод напрашивается сам собой только в самом финале, когда выясняется, что сценарий последнего преступления Володя Ульянов сочинил сам, причем с благородными целями, ради восстановления справедливости…

Вот ведь какая интересная получается коллизия! Если бы доморощенного детектива звали, к примеру, просто Василий Петрович Чемоданов, роман потерял бы добрые две трети смысла. Потому что присутствие Владимира Ильича заставляет читателя постоянно обращаться к собственному опыту, переспрашивая у себя же: а причем тут Володя Ульянов, почему именно он и на что намекает тот или иной эпизод. Ведь финал этой истории (в глобальном смысле) мы знали с самого детства, а Владимир Ильич многим из нас был вроде родного дедушки. Таким образом роман приобретает черты интерактивной игры, в которую, кстати, очень интересно играть, угадывая за бытовыми деталями очень глубоко спрятанную авторскую иронию. Ну вот, например, описание обеда в затрапезном самарском трактире, где любил столоваться студент Ульянов:

«…Обед оказался не «весьма сносным», а просто безукоризненным. Слоеное тесто волованов, не говоря уже о самой стерлядке, таяло во рту, как… ну прямо как взгляд вдовой купчихи, хотя, конечно же, взгляд во рту никак не может таять; уха была ароматна и нежна, пироги пропечены в самый раз, ни убавить, ни прибавить. И стоило все это столь дешево, что я даже подумал: не ошибся ли половой?..»

Ну разве можно сопоставить этот обед в обшарпанном трактире с обедом в советской столовке, которые расплодились в светлые времена социализма, порожденного гением повзрослевшего Володи Ульянова? И не эти воспоминания о вкусной и здоровой пище студенческой юности (вытесненные в бессознательное), заставили Владимира Ильича усомниться в правильности выбранного курса, — да, именно, туда ли приплыли? – и ввести НЭП?

В романе этот самый обед в трактире кончается весьма неожиданно, и так кажется, что весь эпизод придуман только ради того, чтобы придать Володе героические черты. В трактир врываются бандиты, которые под угрозой ножа требуют с обедающих денег. Дальнейшее происходит очень быстро:

«Как-то странно вскинувшись, Владимир схватил фаянсовую лампу, стоявшую на полке, и, не обращая, казалось, никакого внимания на нож в руке детины, что было силы хватил коренника лампой по голове. Фаянс раскололся, а детина рухнул на пол, обливаясь кровью и керосином. Нож выпал и с глухим стуком отлетел в сторону. Двое пристяжных ринулись было к Владимиру, но тот, бросив остатки лампы,выхватил правой рукой из левого кулака спичку – оказывается, опершись на полку, он прихватил несколько экономических шведских спичек, лежавших там рядом со светильником, — чиркнул ею о поверхность стола. Зажег и сунул к облитой керосином голове детины, стонавшего на полу:
— Стоять! – высочайшим, срывающим горло фальцетом закричал Владимир. – Сожгу к чертям. Дрянь горчишная!..»

И тут же Володя поясняет своему потрясенному спутнику, что в драке ответ должен быть непременно асимметричным, тогда успех обеспечен. Например, он на тебя с ножом, а ты в ответ – с пистолетом. Нет пистолета, значит, нужно найти что-то другое убийственное, например, огонь… И попутно пророчествует, что скоро в России будут не только грабить, но и убивать на улицах средь бела дня…

И вот еще какая интересная штука. Поступки серийного убийца Володя объясняет функциональным расстройством, имеющим черты нарциссизма. Преступник убивал молодых людей, имевшим с ним некоторое сходство. То есть поначалу он как бы видел в них себя и бывал очарован собой, однако через некоторое время переживал разочарование и, полагая, что его в очередной раз предали, убивал собственное отражение.

Ну, некогда и мы были очарованы образом Владимира Ильича, потом позолота с него сошла, и для кого-то Ленин навсегда умер, а для кого-то превратился в обычного человека со своими слабостями, странностями и жестокостями. Однако литературный жанр ленинианы, похоже, жив. Только весьма причудливо изменился с течением времени.

Удачно высказалось по данному поводу «Эхо Москвы»: «В этой книге выдуман только сюжет, все остальное – реальность».
Книжка про Ленина, как вы уже поняли, есть в абонементном отделе Национальной библиотеки.