Увлекательное занятие – перечитывать книги. Столько открытий порой! Особенно пронзительный эффект, когда перечитываешь классику, знакомую со школы.
На этой почве давно ведутся споры, стоит ли детям в школе читать «Войну и мир» или подождать до поры, пока глубинные смыслы романа и духовные поиски его героев найдут отклик в сознании зрелого читателя. Другое дело, что ежели в школе ничего дельного не читать, то ведь можно и не созреть никогда для понимания «Войны и мира».
Так что споры длятся, сомнения растут, а мы продолжаем браться в сознательном возрасте за школьную классику и ахать, открывая неожиданные вещи.
И можно не один раз прочитать роман или повесть, прежде чем в них обнаружатся страницы, которые глаза не могли не видеть, но как будто и не видели. Так минувшим летом, взявшись на досуге перечитать «Дубровского», я обнаружила целую главу, которой словно и не было в момент, когда я читала роман в школе и даже когда перечитывала в рамках университетского курса.
С самого знакомства «Дубровский» был усвоен в виде довольно романтической истории о благородном разбойнике, этаком русском Робин Гуде. «Спокойно, Маша, я Дубровский!», – фраза, которая была, говоря современным языком, типичным школьным мемом.
Она ли стала мемом благодаря тому, что романтическая линия Пушкину в повести удалась, или наоборот, сама, выхваченная произвольно, поставила акцент в понимании текста. А скорее всего детское восприятие ничего, кроме фигуры молодого барина и его драматичной любви, не углядело для себя интересного.
Предыстория появления благородного разбойника прочитывалась наскоро и сводилась к неприглядному образу Кирилы Петровича Троекурова с его борзыми щенками и трагичному образу Дубровского–старшего, разоренного по прихоти вредного соседа. Всё это я могла бы легко пересказать, даже если бы меня ночью разбудили.
Но когда я в свой последний заход дочитала до второй главы, то обнаружила порядочный кусок текста, который неожиданно прочла с чувством первооткрывателя.
Кусок этот занял почти всю главу и представляет собой определение суда по тяжбе двух соседей, приводимое повествователем дословно и полностью.
Почти 4 страницы слепым бисерным шрифтом. Фантасмагорический канцелярский опус с пространнейшим перечислением всех фактов, обстоятельств с бесконечными «а сверх того», «а потому сей суд», «из коего дела видно» и таким прихотливым низанием придаточных, причастных и деепричастных, что оно одно способно вызвать в читателе острое чувство беспричинной тревоги:
«Из коего дела видно: означенный генерал–аншеф Троекуров прошлого 18… года июня 9 дня взошел в сей суд с прошением в том, что покойный его отец коллежский асессор и кавалер Петр Ефимов сын Троекуров в 17…м году августа 14 дня, служивший в то время в ** наместническом правлении провинциальным секретарем, купил из дворян у канцеляриста Фадея Егорова сына Спицына имение, состоящее ** округи в помянутом сельце Кистеневке (которое селение тогда по ** ревизии называлось Кистеневскими выселками), всего значущихся по 4–й ревизии мужеска пола ** душ со всем их крестьянским имуществом, усадьбою, с пашенною и непашенною землею, лесами, сенными покосы, рыбными ловли по речке, называемой Кистеневке, и со всеми принадлежащими к оному имению угодьями и господским деревянным домом, и словом весь без остатка, что ему после отца его, из дворян урядника Егора Терентьева сына Спицына по наследству досталось и во владении его было, не оставляя из людей ни единыя души, а из земли ни единого четверика, ценою за 2 500 р., на что и купчая в тот же день в ** палате суда и расправы совершена, и отец его тогда же августа в 26–й день ** земским судом введен был во владение и учинен за него отказ».
И так на несколько страниц. Чего ради? Ну, понятно из самой истории, что суд постановил неправильно, стал на сторону сильного, воспользовался случайным обстоятельством. Но ведь мог же Александр Сергеевич Пушкин рассказать о российской коррупции 19 столетия в нескольких словах, в свойственной ему манере лаконичной ясности?
Вместо того он пытает нас этим достойным пера Франца Кафки, дьявольским опусом, да еще и посвящает ему почти всю главу. Перечитываю ее и представляю, как Пушкин писал этот длинный, совершенно чуждый его стилю пассаж. Это ведь как должно было наболеть у человека, чтобы такой документ мог родиться!
Чистый ведь бред: «А что при вводе за него оказаться может весь без остатка, предоставят между тем генерал–аншефу Троекурову, буде он имеет о таковой своей претензии какие–либо ясные и законные доказательствы, может просить где следует особо. – Каковое решение напред объявить как истцу, равно и ответчику, на законном основании, апелляционным порядком, коих и вызвать в сей суд для выслушания сего решения и подписки удовольствия или неудовольствия чрез полицию».
Брррррр! А ведь основывался сюжет на целом ряде подобных случаев, произошедших в действительности с болдинскими и псковскими помещиками, дела которых автор нарочно изучил, садясь за роман.
Читаю и понимаю, почему текст кажется мне таким «свежим» и незнакомым. Думаю, в школе я просто лениво пропустила его, пробежав глазами первые строки. Ну что могло заставить 12–13-летнего ребенка читать эту, как я бы тогда выразилась, муть от и до. Да и в университете это было не самой актуальной информацией.
Блаженные времена, когда, опекаемая родителями, я знать не знала, что такое общаться с «инстанциями». Бог миловал, я и с тех пор никогда не судилась. А вот первые впечатления от контактов с разными конторами от Горгаза до налоговой, случившиеся уже после университета, живо вспоминаются при чтении документа.
Никакая правда ведь, никакая действительность не играют роли, если нет у тебя на руках бумажки об этой правде. А может, и самой бумажки мало, а нужна еще бумажка о бумажке.
И растет тревога, растет, пока стоишь в очереди или продираешься сквозь частенько инопланетянскую словесную вязь на информационных стендах и в многостраничных вопросниках вроде: «Не превышают ли Ваши не подлежащие возврату расходы за первое полугодие Ваши удержания за квартальную декларацию по НДС?» (цитата из сериала «Книжный магазин Блэка», героя которого тоже приводили в отчаяние подобные формулировки, предполагающие, видимо, что все мы рождаемся на свет с необходимым знанием бухгалтерской терминологии; полные родильные дома крошечных делопроизводителей — умилительная картинка).
Документ Пушкин сочинил виртуозный. Каждое слово по отдельности в сочинении судейских — факт, каждая деталь в нем — факт. Имена, даты, обстоятельства… И в то же время каждое слово в нем выворачивает наизнанку ту главную правду, которую все знают — никакого права у Троекурова на имение нет, всецело оно принадлежит Дубровскому–старшему.
Но эта правда слово за слово растворяется в канцелярских изгибах судебного решения, витиевато и неуклонно ведущего к финалу: имение у владельца отобрать и передать соседу, да еще и с наложением взыскания за самовольное присвоение имущества.
А по контрасту короткое и по–пушкински прозрачное предисловие к документу: «Мы помещаем его вполне, полагая, что всякому приятно будет увидать один из способов, коими на Руси можем мы лишиться имения, на владение коим имеем неоспоримое право». Ох, сколько, однако, горького сарказма в этом «приятно».
Викторина!
Вопрос: Какую фамилию в действительности носил прототип Дубровского, «вытесненный из своего имения» и ставший разбойником?
Ответы присылайте по адресу viktorina@vedkar.ru и вы сможете получить приз от книжного магазина «Буквоед», который расположен в самом центре города на улице Антикайнена, д.34 (Центральный рынок, 2 этаж).
В магазине вас ждут:
книги на русском и иностранных языках от классики до современности, разнообразная канцелярия для школы и офиса от известных и эксклюзивных производителей, оригинальные подарки и сувениры, детский отдел с развивающими книгами, играми, игрушками, и конечно – внимательный персонал, который поможет в поиске и выборе книг.
Всегда в продаже – подарочные сертификаты на 500, 1000, 3000 рублей.
Эксклюзивно в «Буквоеде» — услуга заказа книг, которых нет в наличии удобным для вас способом: через сайт bookvoed.ru, через поисковый терминал в магазине, или по телефону 78-15-79 с помощью сотрудника.