Недавно в моей жизни произошло скромное, но знаменательное событие. Я наконец-то «от корки до корки» прочитала «Анну Каренину». В свое оправдание могу сказать, что к 14 годам я уже осилила практически всю русскую классику, шедевры зарубежной литературы и многие произведения XX века, а любимыми писателями у меня были Стейнбек и Маркес. Но «Анна Каренина» стала камнем преткновения на моем пути к «правильной» интеллигентности и интеллектуальности.
С «Анной» я столкнулась впервые в 13 лет. Тетка эта мне сразу не понравилась. Я пролистала книгу, по диагонали выхватывая основные характеристики и описания душевных переживаний Анны. Затем устроила интервью со взрослыми людьми – учителями и библиотекарями. Все отвечали одно и то же, и в их голосах чувствовалось явное сострадание к Карениной. Долгое время я не могла найти единомышленников, когда возникали разговоры об этой книге. Порой мне казалось, что над бедовой головушкой одной из самых знаменитых героинь русской классики сияет ничто иное, чем нимб святости: мои попытки отразить другую точку зрения встречали возмущенное сопротивление. Каренина стала образцом женственности, истинной способности любить, жертвой несправедливого социума, почти примером для подражания.
Пусть поправят меня литературоведы (я в критических статьях к этому роману не сильна, да и не ставлю целью подобный анализ), но мой жизненный опыт подсказывает, что положительное восприятие образа Карениной было характерно, в первую очередь, для советской эпохи. Оно и понятно: сетования Толстого по поводу жестокосердного дореволюционного общества все-таки присутствуют. Значит, годятся для пропаганды социализма: дескать, вот как было раньше плохо, живая трепещущая душа погибла, удушенная рамками традиций. Именно так нам и преподносили «Анну Каренину» в школе, хотя по программе она была не обязательной, и учителя включали ее в список по своему усмотрению. Помнится, и в телевизионных передачах для юношества можно было встретить экзальтированных учительниц литературы, закатывающих к потолку глаза, патетически воздевающих руки, пытаясь донести до юных сердец сокровенное: «Да поймите вы, любовь это, любовь!» Вот с той поры у меня и остался вопрос: как такое стало возможным? Как книга – анамнез женской глупости и слабости – превратилась в хвалебную песнь самой женственности?
В последние несколько лет ее образ вновь стал привлекать культурное сообщество. В 2009 году вышел фильм Сергея Соловьева «2-Асса-2». В 2012 – фильм Джо Райта, нашумевший не как талантливая экранизация, но как некое фарсовое восприятие русской действительности того времени. Все это и подтолкнуло меня восполнить пробел в своем образовании – дабы мое прежнее возмущение было подкреплено конкретными фактами. Тут-то и оказалось, что школа, как и водится, меня и в этом обманула.
Лев Толстой начал работу над книгой 29 марта 1873 года. Роман печатался по частям, в журнале «Русский Вестник». Читатели напряженно следили за развитием сюжета и, разумеется, сопереживали героине. Но, как мне кажется, с «Анной Карениной» произошло то же, что со многими замыслами великих творцов. Например, с Ларсом фон Триером, которому на Каннском фестивале дали специальный приз «за женоненавистничество» — после того, как была представлена картина «Антихрист». Или с Кириллом Серебрянниковым и его фильмом «Юрьев день», вдруг приобретшим в обсуждениях смысл «противостояния и взаимодействия народа и интеллигенции». И тут автора не поняли – пусть не все, но большинство. Из двух зол – лицемерие общества и безнравственность героини – предпочли меньшее: Анну.
Меньше всего мне бы хотелось оперировать понятиями морали. Ею никого не испугаешь, и лично для меня куда как важнее вопросы, которые останутся за пределами сегодняшнего рассуждения: некоей энергетической целесообразности, например. Когда от поступков следует воздержаться не потому, что это «плохо и безнравственно», а потому, что ни к чему хорошему все равно не приведет.
Вот эти мысли и возникают при пристальном взгляде на Анну. Несмотря на банальность сюжета, рассуждения о нем грозят вывести нас на бесконечную цепочку вопросов о смысле жизни и самом определении любви. Есть ведь замечательные истины, понятые еще в древности. Мужчина – образ Бога на земле, женщина дана ему в помощницы, чтобы он этот образ в себе раскрыл. Вспоминаем Аннушку… Какими она навеки оставила образы своих мужчин – Вронского и Каренина? Бедная женщина настолько далека от понятия духа, что вслепую следует всесильной танатофилии, выискивая во всем знамения собственной смерти. Путая торжество своего ЭГО с любовью, испытывая настоящий бред зависимости, непреодолимой алчности в обладании объектом любви, подвергаясь полнейшему стиранию собственной личности, вплоть до материнских чувств – она находит-таки ее, свою смерть. Кстати, замечательный замысел автора: роман начинается с несчастного случая на вокзале, и им же заканчивается. Как некий символ зацикленности, тюремного заключения Анны в своем темном мире. Будто и нет на самом деле того, о чем так любят рассуждать школьные учителя – давления общества, стереотипов, морали. Все – и измена мужу, и любовь, и унижения, и смерть – ее собственный выбор. Ведь, по сути, и для XIX века ее ситуация не была исключительной: сколько угодно женщин и мужчин состояли во внебрачной связи.
Так в чем же обманули меня школьные учителя и многие собеседники, поставившие образ Карениной в один ряд с булгаковской Маргаритой и даже Ассоль? В том, что Лев Николаевич был не так прост, как им показалось. С трудом он писал эту книгу, вздыхая, как надоела ему «эта пошлая Анна». Называл ее «не виноватой, но жалкой». И даже признавался, что во многом списывает ее с себя, не пропускавшего ни одной красивой юбки в своем имении.
Конечно, всем очевидно то, что осталось за событийной канвой романа. Брак юной и, безусловно, красивой Анны с мужчиной, значительно старше ее, да еще и превосходящим интеллектуально. Брак не по любви, а «потому что так надо». Проходит несколько лет после рождения сына, и она вдруг сталкивается с опасным и неприятным подвохом, кроющимся в женской природе: оказывается, быть матерью – недостаточно. Надо еще и быть любимой и желанной. Это то, о чем не принято говорить, и что напрямую связано с проблемой духовности. Здесь вновь уместно вспомнить уже мелькнувший выше фильм фон Триера «Антихрист»: главная героиня, занимаясь любовью с мужем, видит, как ее маленький сын взбирается на подоконник распахнутого окна, и понимает, что несчастье неизбежно, но – не останавливается… И не останавливает ребенка, который тут же гибнет. Есть и еще один неплохой пример, едва заметный в сюрреализме и мистике фильма Гильермо дель Торо «Лабиринт фавна». «Зачем ты вышла за него?» — спрашивает девочка у своей матери об отчиме, которого иначе, как монстром, назвать невозможно. «Мне было трудно одной. Вырастешь, поймешь» — отвечает та. Девочке вырасти и понять не пришлось: она погибла от руки того самого, столь необходимого ее матери мужчины. Так что Каренина, внезапно обнаружившая, что задыхается от отвращения к миру и злу, царящему в нем, и бросающаяся под поезд, дабы «спастись» от этого мрака – это еще не самый плохой конец для книжки про женскую природу.