«Петрозаводск, ужасный индустриальный город…» (сериал «Клан Сопрано», 12 сезон, 2 серия)

Из дальних странствий возвратясь, окидываю придирчивым взглядом родной город. Ничего такой город. Я лично хорошо к нему отношусь. А как видится он другим? Ну, положим, я знаю, как видят Петрозаводск мои друзья и близкие. Но этого мало. В наших ежедневных разговорах и город чаще всего обыденный, будничный. Я хочу видеть его в другом масштабе — в литературном. Не потому, что литературный «вид» предпочтительней, а потому что люблю, чтобы действительность поворачивалась разными своими боками-гранями. От этого возникает ощущение богатства, избытка существования. Ощущение чрезвычайно приятное.

Я уже не раз писала о том, что Петрозаводск, с моей точки зрения, не избалован ни своими, ни чужими поэтами и писателями в отличие от карельских лесов, рек, водопадов и иных природных красот. А те произведения, которые можно найти, далеко не всегда радуют. Частенько Петрозаводск предстает в них местом мрачным до безнадежности. Ну или по крайней мере непростым. Есть, конечно, и гимны, сочиненные поэтами в честь Петрозаводска, но строки их часто казённы и величавые сравнения существуют как-то отдельно от образа города, в котором я с рождения живу и к которому, ещё раз повторю, отношусь даже с некоторой нежностью.

Среди литературных отражений Петрозаводска на фоне множества нейтральных упоминаний можно выделить несколько характерных типов. И первый из них будет условно назван «город-тьма». Остановлюсь в этом блоге для начала на нём. Он довольно грустен но при том впечатляющ.

Вот, например, два фрагмента, воссоздающие картину дореволюционного Петрозаводска. Первый из них весьма известен, второй — гораздо меньше. Но оба в своем роде хороши и примечательны.

Первый фрагмент — из повести Константина Паустовского «Судьба Шарля Лонсевиля». В 1932 году Паустовский принял предложение М. Горького написать что-нибудь для «Истории фабрик и заводов России» и выбрал — чуть ли не методом слепого тыка — Александровский (первоначально — Петровский) завод. Паустовский приехал в Петрозаводск, некоторое время прожил здесь, знакомясь с архивными материалами, и вскоре опубликовал свою повесть.

Фото С.М. Прокудина-Горского

«Судьба Шарля Лонсевиля» — текст сильный, радующий внятным, лаконичным, немножко ещё даже экспрессионистским, стилем 1930-х. И Петрозаводск в нем — тень мрачноватого экспрессионистского города-завода: «Стояла осень. Черные реки — Неглинка и Лососинка — проносили через город желтые березовые листья и нагромождали их в пышные кучи около зеленых от гнили плотин. Столбы тусклого пламени из доменных печей озаряли по ночам мертвый город, и в освещении этом он чудился Лонсевилю бредом. Зарево выхватывало из кромешной темноты куски незнакомой и угнетавшей Лонсевиля жизни: страшные усы будочника, поломанные мосты, мокрый нос пьяного, оравшего песню: «Не знаешь, мать, как сердцу больно, не знаешь горя ты мово», обрывки афишек, извещавших, что в знак посещения завода государем с рабочих будут отчислять по две копейки с заработанного рубля на сооружение церкви в слободе Голиковке».

Мрачный колорит города в повести Паустовского как минимум отчасти обусловлен самим сюжетом повести. Город показан глазами пленного француза, прибывшего в Петрозаводск не по своей воле, а сосланного на завод, замученного лихорадками и созерцанием разных зверств царизма. 1932 год написания, что тут комментировать. Но как бы то ни было, в повести было положено начало вполне «готичному» изображению Петрозаводска (выдам ли я какой-то секрет, если скажу что и от жителей случалось мне слышать саркастическое «Некрозаводск»).

Второй фрагмент — из длинного стихотворения «Старый Петрозаводск» поэта Александра Иванова. Автора за бесталанность разругали и сами составители той антологии «Карелия в художественной литературе», в которой можно найти одну из версий стихотворения. Начинается оно вторжением на тройке со стороны Сулажгоры в «губернский город» со «скукой тёмных вечеров», а продолжается картинами тоже довольно угрюмыми:

Шумит река, разрезав город
Своим потоком пополам.
Направо – ругань, драки, ссоры,
Налево  -  смех нарядных дам.
По тьме неосвещённых улиц
На правом берегу реки
В грязи, казалось, утонули
Запуганные бедняки.
Гуляла в праздник Голиковка,
Звучали песни невпопад,
И парни пьяною походкой
Шли на закаменских ребят.
А левый берег умилялся,
Смотрел в бинокли свысока
На тех, кто в пьяной схватке дрался,
Ножам подставивши бока.
Кончалась драка. Смерть забавой
Была для тех, кто счастьем сыт.
И  оставался берег правый
Считать, кто ранен, кто убит.

Стихотворение Иванова называется «Старый Петрозаводск», и часть угрюмости как будто должна сниматься противопоставлением старому, дореволюционному городу — нового Петрозаводска, молодого и красивого, но в той версии, которая была опубликована в антологии 1940 года, эта альтернатива осталась совершенно за кадром. И по всему город вышел опять мрачным — то грубым, то унылым, и отдающим немного самой смертью.

Если не абсолютизировать и вдуматься, становится понятно, что ни у первого, ни у второго автора изображение не претендует на полноту картины и подчинено ещё и другой цели — очертить перспективу от тьмы к свету. Однако в обоих мы получили выразительную картину захолустного города-бреда.

И признаюсь, бывали в моей жизни минуты, когда оказавшись ночью, например, на Старой Перевалке или где-нибудь в глубинах Луначарского, я этот город тьмы видела собственными глазами.

Продолжение следует

Викторина!

Вопрос: один известный русский литератор очень любил смотреть на пожары и, живя в Санкт-Петербурге, старался ни одного пожара не пропускать. Кто он?

Ответы присылайте по адресу viktorina@vedkar.ru и вы сможете получить приз от книжного магазина «Буквоед», который расположен в самом центре города на улице Антикайнена, д.34 (Центральный рынок, 2 этаж).

Победитель предыдущей викторины

А победителем предыдущей викторины становится Юлия Фокина, которая быстрее всех вспомнила, что книги взять да сжечь предложил грибоедовский Фамусов.

Поздравляем Юлию и приглашаем в магазин «Буквоед» за призом!