На днях состоялся XV съезд Русского географического общества, где президент Путин посетовал, что эта наука до сих пор не стала одним из популярных школьных предметов, хотя, казалось бы, для того есть все основания. Он предложил активизировать ее преподавание, снять фильмы о знаменитых русских путешественниках и даже провести в стране географический диктант.

А мне вспомнилась давняя колонка, посвященная церемонии открытия сочинской Олимпиады. Тогда, конечно, с известной долей иронии я предлагал заменить ее исторический сценарий географическим, который позволил бы не углубляться в прошлое, как на других мировых Олимпиадах, но по-новому открыть Россию, во всем ее пространственном многообразии.

Но, как ни странно, географическое сознание в самой большой стране мира трудно назвать широко распространенным. Оно уступает чему угодно другому — экономическим слухам, политическим сплетням, скандалам в шоу-бизнесе и т.д. Конечно, люди живут в разных регионах и часто путешествуют, но географическая специфика различных земель остается в лучшем случае на уровне экзотики.

География у нас зачастую подменяется геополитикой, централизованно устанавливающей некую общерусскую миссию. Поэтому непрерывного и взаимозаинтересованного межрегионального диалога не возникает.

Причина такого положения дел видится в кризисе краеведения. Эта подчеркнуто локалистская, но вместе с тем междисциплинарная область знаний является фундаментом географического мышления. К сожалению, в советские времена она пережила фактический разгром и до сих пор еще не восстановилась в полном объеме.

К 1917 году краеведение было естественной частью культурной и общественной жизни различных губерний и городов, вплоть до самых малых. Земства с их проектами местного развития, опиравшимися на локальную специфику, можно было назвать настоящими краеведческими лабораториями.

Но даже в первое советское десятилетие новая государственная идеология мирового коммунизма странным образом легко уживалась с интересом к различным региональным особенностям. В то время во главе краеведческого движения стоял академик С.Ф. Ольденбург — кстати, бывший министр народного просвещения Временного правительства. Ко второй половине 1920-х годов в СССР существовало более 1,7 тыс. краеведческих организаций и учреждений, организовывались экспедиции, издавались подробные карты и периодические журналы. Кстати, знаменитая книга Владимира Гиляровского «Москва и москвичи», открывавшая уникальное своеобразие жизни в городе на рубеже веков, вышла в 1926 году — и никакая советская цензура этому не препятствовала.

Всё резко обрушилось в 1929–1930 годах, с началом индустриализации и коллективизации. Локальные культуры России и традиционные межрегиональные интересы вступили в противоречие с унитарной и сугубо утилитарной политикой. Неважно, какой у вас тут уникальный храм или лес, — здесь будет стандартный завод и колхоз!

Краеведение, хранившее и передававшее культурную память различных регионов, призывавшее изучать и учитывать местную природную специфику, было признано устаревшим, а то и вовсе вредительским. К середине 1930-х годов самодеятельные краеведческие организации были ликвидированы, закрыты многие музеи. Активные краеведы подверглись репрессиям. На долгое время было забыто даже само слово «краеведение».

Оно стало возрождаться лишь с 1960-х годов на уровне общественных инициатив (всероссийские общества охраны природы, памятников истории и культуры и т.д.). Позже краеведение вновь вошло в школьную программу на уровне факультатива, дополнив общий курс географии региональными учебниками.

Однако прозвучавшие на съезде РГО предложения ввести географию в качестве обязательного школьного экзамена вряд ли повысят популярность предмета. Обязаловка вообще не бывает увлекательной. Активный и живой интерес к географическим знаниям способно пробудить лишь развитие краеведческих проектов — причем не в формате зубрежки, но творческого, экспедиционного изучения школьниками своих регионов.

На съезде было справедливо замечено, что в географических исследованиях не следует делать акцент лишь на экзотические дали вроде Арктики или Приморья. Например, Центральная Россия является не менее интересной и даже до сих пор хранит множество краеведческих тайн.

В последние годы неформальное краеведение силами энтузиастов активно развивается — появляются сайты вроде «Залесье», Merjamaa и т.д. Кстати, «мерянский» психологический фильм «Овсянки» получил признание на многих международных фестивалях, но на родине, увы, остался не слишком замеченным. В этих краеведческих мифах нет никакого противопоставления регионов друг другу — напротив, их глубинное узнавание и общение на языке позабытых архетипов.

Но для межрегионального общения в нынешней России пока существует мощное мировоззренческое препятствие. У нас до сих пор принято мыслить в рамках двумерной схемы «столица–провинция». И пока она сохраняется, есть большие сомнения, что многие сограждане легко ответят на вопросы географического диктанта.

Пару лет назад мне довелось принять участие в одном из московских круглых столов, ведущие которого (профессиональные географы) предложили присутствующим экспромтом изобразить «географический образ России». Результат, увы, оказался предсказуем: на большинстве рисунков присутствовал приблизительный контур российских границ и звездочка на месте Москвы.

Преодолеть этот схематизм, видимо, возможно лишь на основах федеративного мировоззрения, с активной популяризацией различных региональных брендов, которые в современной экономике всё более становятся инструментом территориального развития.

Краеведение здесь способно сыграть ключевую роль. От заинтересованного изучения истории, культуры и природы своей малой родины человек легко и логично переходит к географическим обобщениям и постижению Родины большой. Если же его, наоборот, сразу загружать геополитическими абстракциями, живой интерес к географической конкретике у него теряется. И остается лишь хрестоматийная фраза про извозчиков.

Вадим Штепа, «Известия»