«Следователь по особо важным делам провинциальной прокуратуры Дин Гоуэр трясся в кабине угольного грузовика. Он ехал на шахту Лошань проводить специальное расследование, и от неотвязных мыслей голова буквально распухла»…

Бралась за Мо Яня я без особой надежды. Имя, конечно, мелькало во всех обзорах уже не первый месяц, нобелевский лауреат. Но китайская литература… Несколько раз в юности я пыталась браться то за Лу Синя, то за китайские классические повести и довольно быстро откладывала в сторону. Мир китайских книг был мне так же чужд, как китайские иероглифы. Вроде бы из тех же черточек, что и русские буквы, но ни в какой вразумительный порядок не организуются. Сплошной герметизм.

К слову сказать, с японцами почему-то складывалось на порядок лучше. Переводы Сэй Сёнагон, Кобо Абэ, Басё и Иссы очень быстро стали любимыми книгами для всего моего поколения. Почему? Это, наверное, надо культурологов спросить или японистов. А я до сих пор не могу забыть, как в конце 90-х в букинисте на пл. Гагарина с горечью пришлось уступить томик Акутагавы Рюноскэ (чёрная обложка, лучшее советское издание) на полминуты меня опередившему пожилому джентльмену. Эх, какие сцены тогда разыгрывались в книжных магазинах!

Входила я в мир Мо Яня весьма осторожно, попутно объясняя мужу, что вряд ли буду читать до конца. При всем интересе к сюжету и слогу я рано или поздно наталкивалась у китайцев на сцены, которые ни мой житейский, ни культурный опыт не мог объяснить. Ну, скажем, всей деревней ловят вора. Он спасается, погоня настигает, но вдруг, завидев на горизонте рощу бамбука (как вариант: белую собаку, груду битых черепков, запряженную повозку, да что угодно) отвлекается, делает вокруг находки три круга и мчится дальше. Про вора всё понятно, про деревню всё понятно, но зачем они сделали эти три лишних круга? Одна-две такие сцены (а в китайской классической прозе я постоянно на них натыкалась) быстро сводили на нет мой интерес. Читать значит понимать. А если не понимаешь, какое же удовольствие читать?

Перелистывая на днях финальные страницы «Страны вина», я сама себе удивлялась. При всей фантастичности историй, при всем китайском колорите чтение ни разу не застопорилось. Более того, всю дорогу фантасмагории Мо Яня заставляли меня узнавать знакомое.

Мо Янь, представляя свой текст русской публике, сравнивал его с «Мастером и Маргаритой» Булгакова, имея в виду, как можно догадаться, московские главы романа с их иронией, чудесами и нечистой силой. «Страна вина» — богатый, невероятно насыщенный текст с несколькими сюжетными линиями. В одной истории следователь Дин Гоуэр отправляется в китайскую провинцию Цзюго расследовать зловещие слухи об употреблении в пищу искусно приготовленных «мясных детей». В параллельной линии признанный писатель Мо Янь вступает в переписку с начинающим литератором и профессиональным виноделом. Пунктиром в текст встроены новеллы о еде и вине, которые тот отправляет Мо Яню на рецензию. И чем дальше, тем больше обнаруживается связей и сцеплений между всеми историями. Персонажи рассказов оказываются на поверку реально существующими людьми, а люди попадают на страницы книг.

В романе много едят и неостановимо пьют: «Он пил, а в это время трое одетых в красное девиц, метались пышущими жаром языками пламени, мелькающими шаровыми молниями, и вносили одно за другим дымящиеся, ласкающие взор и вкус великолепные блюда. Он смутно припоминал, что съел огромного, величиной с ладонь, краба, полакомился толстенными, со скалку для раскатывания теста, креветками в остром красном соусе, отведал большой черепахи с зеленоватым панцирем, которая смахивала на танк новой конструкции в камуфляжной раскраске и плавала в зеленом бульоне из сока сельдерея, умял  жареную курицу с закрытыми глазами и золотисто-желтой корочкой, убрал лоснящегося жиром красного карпа, рот которого еще шевелился, проглотил целую гору моллюсков, приготовленных на пару и искусно сложенных в форме пагоды, а также  целую тарелку словно живой, только что снятой с грядки краснобокой редиски…». Китайская кухня и китайская история, литература и вино, идеи товарища Мао и фольклор завариваются, извините за кулинарную же метафору, в густую кашу, приправленную буйной фантазией и явной иронией автора, которого критики сравнивают с Рабле.

Надо ли быть китайцем, чтобы, например, оценить риторику профессора виноведения, вещающего с кафедры: «Да, «любое, самое образное сравнение хромает» — это слова Ленина; «без метафоры нет литературы» — так говорил Толстой. Мы сравниваем вино с красавицей, другие сравнивают красавицу с вином. Это говорит о том, что между вином и красавицей действительно есть нечто общее <...> Однако людей, которые действительно могут уловить в вине нежность красавицы, очень мало, это такая же редкость, как перо феникса и рог цилиня».

Ленин, Толстой, Горький… Не такой уж это герметичный мир — современная китайская литература! Китайцы неплохо знают русскую литературу. А уж хаос «Страны вина» совершенно точно будет знаком русскому читателю. Правы были Белинский и Блок, азиатского в нас предостаточно. Только мы привыкли жаловаться на то, что у нас никакие законы не работают и всё повернуто с ног на голову, а в ироническом мире Мо Яня герои в самых необычных обстоятельствах живут, любят и действуют. Жаловаться им некогда и другой реальности им не дано.

Незнакомого и невиданного в «Стране вина» достаточно ровно для того, чтобы не зевать от скуки. Идеальный баланс. Одни примечания чего стоят: «Цилинь — сказочный зверь, изображаемый в виде однорогого оленя, покрытого пластинами, как носорог: является предвестником счастливых событий, дарует детей бездетным супругам; его появление предвещает приход гениального исторического деятеля».

И мало помалу к концу романа черточки иероглифа начинают складываться нет, не в порядок, но всё-таки в некоторую картину. Самые далёкие друг от друга предметы и явления в «галлюцинаторном реализме» Мо Яня обнаруживают тесные связи, которые не видны в свете обыденного сознания. Но и это знакомо! Поэзия испокон веку эти связи легко открывает: «В одном мгновенье видеть вечность,Огромный мир — в зерне песка, В единой горсти — бесконечность И небо — в чашечке цветка». Это Блейк в переводе Маршака. Хотя мог бы быть и Лу Синь. Или Мо Янь.