Осенью мы часто ощущаем беспричинную грусть, тревогу, уныние. В древности такое состояние называли меланхолией. Как её оценивали в разные эпохи? Какую роль меланхолия сыграла в культуре?

«Изучая историю человеческих чувств, мы можем понять сегодняшнее время». Карин Юханниссон

«В ставке Гитлера все малахольные» (к/ф «В бой идут одни старики»)

Понятие «меланхолия» (в переводе с греческого – «чёрная желчь») появилось в античности. Считается, что первым о ней заговорил великий врач Гиппократ. Греки, вообще увлечённо описывавшие неизведанный окружающий мир, оставили первые свидетельства об экстравагантном недуге, когда люди впадали в отчаяние, страдали бессонницей и проклинали жизнь.

Меланхолия считалась тяжёлым заболеванием, её связывали с разлитием «чёрной желчи», которая и окрашивала весь мир страдальца в мрачные тона. Тогда же установилось и представление о «высоком», аристократическом характере болезни, поражающей самых умных и тонко чувствующих представителей рода человеческого. «Почему все великие люди меланхолики?» – задавался вопросом Аристотель.

А вот средневековые врачеватели относились к типу меланхолика безо всякой приязни. В одном из описаний утверждалось:

«Людям этой категории, присущи неуклюжее сложение, худоба, смуглый цвет кожи, темные волосы и глаза, они угрюмы, печальны, инертны, ленивы, им свойственны скупость, жадность, коварство, они злобны и трусливы, избегают общества и ищут уединения».

В эпоху ренессанса недуг уныния вновь приобрёл популярность в среде молодых учёных и философов. Немецкий художник Альбрехт Дюрер создал в 1514 году знаменитую гравюру «Меланхолия», на которой прекрасный ангел застыл в задумчивости в окружении символических предметов: строительные инструменты, плавильный тигель, циркуль, песочные часы. Всё словно приготовлено для творчества. А в небе, освещённом сияющим солнцем, распростёрла крылья летучая мышь.

В 1621 году английский философ Роберт Бёртон создал монументальную «Анатомию меланхолии» почти в тысячу страниц, где описал 88 разновидностей меланхолии и ещё больше её признаков и симптомов. На века книга Бёртона стала общепризнанным справочником и интеллектуальным бестселлером.

В 17-18 веках меланхолики то и дело испытывали странные превращения. Им казалось, что они превращаются в волка или стеклянного человека. Их преследовали страхи, связанные с несовершенством собственного тела:

«Меланхолики, которые думали, что они сделаны из масла, боялись растаять, из воска — размягчиться, из глины — треснуть, из соломы — сгореть. Все они принимали различные меры безопасности. Человек — лампа казался сам себе пламенем в масляной лампе и просил задуть его. Человек-море не мочился, чтобы не устроить наводнение».

То, что многократно зафиксировано в медицинских свидетельствах далёких веков, эхом отзывалось и позже. Стоить вспомнить роман Германа Гессе «Степной волк», герой которого, меланхолик со склонностью к суициду, признаётся, что часто ощущает себя волком. Или пример знаменитого пианиста Владимира Горовица, когда ему казалось, что его пальцы могут разбиться о клавиатуру.

Что интересно, в разные периоды для меланхолии утверждались разные симптомы. Например, первоначально меланхолики часто жаловались на приступы обжорства и похоти. А в Новое время, с точностью до наоборот, тоске оказалась свойственна эстетика голода и самоограничения. Байрон и Вирджиния Вулф, Дарвин и Витгенштейн испытывают сложные чувства к еде и часто остаются голодными. Карин Юханниссон иллюстрирует свои рассуждения выдержками из меню Фридриха Ницше и новелл Франца Кафки.

Ранимость, усталость, пресыщение… Чтение этой книги чем-то уловимо напоминает эпизод из Джерома К. Джерома, где листающие медицинский справочник обнаруживают у себя одну болезнь за другой. Парадоксально, но сотни признаний и описаний тоски, уныния и разочарования не только не навевают скуку, но превращаются в драматичную и познавательную экскурсию.

Вот, например, на протяжении столетий грусть-тоска считалась привилегией творца-мужчины, а женщине предписывалось всегда блюсти себя в добром расположении духа. И как резко всё поменялось в XX столетии, когда от мужчин, наоборот, потребовали стоицизма, а слёзы чувствительности стали считаться признаком женственности!

Не побоюсь предположить, что для кого-то книга о тоске и грусти сможет стать лекарством от осенней депрессии. Если верить Карин Юханниссон, тоска мучительна, если она не более чем личное переживание. Но если проникает в область культуры или искусства, то легко становится стимулом к созиданию:

«Меланхолия — это явление культуры, а депрессия — диагноз, который ставится современной медициной».

В таком ключе поданная, история меланхолии превращается в историю культуры и нравов с их увлекательными порой поворотами.

Ответ на вопрос викторины, объявленной в предыдущем материале

В приведённом фрагменте описан бульвар им. Карла Либкнехта и Розы Люксенмбург, как он назывался в 1937 году; герои романа Арви Пертту называют его по старинке — Левашовским. К сожалению, ни в одном из полученных редакцией ответов не были указаны оба варианта. Приз решено присудить первой читательнице, правильно указавшей само место — Юлии Фокиной.