В издательстве «Северное сияние» в скором времени выйдет книга Ю.И.Дюжева «Антти Тимонен – народный писатель Карелии». При работе над рукописью мне как редактору пришли в голову некоторые мысли, которыми спешу поделиться.
При жизни Тимонена его в шутку прозвали Антти-советский писатель, и прозвище это было отчасти справедливо, так как в пятидесятые-шестидесятые годы он действительно подвергался гонениям за идеологически вредные, «неправильные» произведения, во что сейчас верится с трудом. Пережитый нами социализм на историческом отдалении предстает в розовой дымке, и тот идеологический маразм, который сопровождал литературу на протяжении советского периода, уже основательно подзабылся. Могло ли в той удушающей атмосфере прорасти, пробиться что-то свежее, неординарное?..
Меня поразили дневники Антти Тимонена, ныне хранящиеся в Госархиве РК, которые очень подробно, внимательно изучил Юрий Иванович Дюжев в процессе работы над книгой. Антти Тимонен был действительно выходец из народа, при этом – к тридцатым годам прошлого века весьма образованный, успевший в свои двадцать четыре года поработать учителем сельской школы и уже обремененный семьей. И вот в середине 39 года его призвали на военные сборы в Кемь.
Не стоит думать, что люди, которые свято верили в справедливость социалистического миропорядка, были как слепые котята, которых тыкали мордочкой в пропагандистское молоко. Предвоенные дневники Антти Тимонена как раз доказывают обратное. В них отражена ситуация полной растерянности и непонимания, куда идет страна, зачем в таких условиях продолжать существование и в чем вообще смысл пребывания здесь и сейчас. Последний вопрос наверняка рано или поздно встает перед любым мало-мальски мыслящим молодым человеком, и ответ на него, как правило, так и остается за рамками бытия. Но в случае Тимонена этот вопрос породил рассказ по-настоящему экзистенциальный, хотя ничего подобного в те годы опубликовано быть не могло. Приведу отрывок полностью:
«Кемь. 2 июля 1939 г. Мы познакомились с ним на военном сборе. Он любил пошутить. Но всегда под его остроумными замечаниями скрывалась глубокая мысль. Первый серьезный разговор у нас случился о Чернышевском.
– Вот действительно писатель. Его я люблю, – он сказал. – Он знал, что такое жизнь, как надо ценить жизнь и как надо жить.
Разговаривали и о других писателях. Видно было, что он много читал. Однажды он читал мне отрывки из поэм неизвестных мне писателей.
– Люблю больше всех Чернышевского и Льва Толстого, – заключил он серьезный разговор и опять блистал остроумием.
После этого разговора я заметил, что его шутливость была искусственной и за ней скрывается глубокая, никому не ведомая тоска. Однажды, а это был прекрасный вечер, он сидит и тоскует. Кругом болтают, раздаются неприятно грубый смех и до невозможности грубые и грязные анекдоты. Предлагаю ему погулять на горе. Прекрасен был летний вечер, но наш разговор был далеко не веселым. Скучали оба, проклинали Кемь, курсы, многих из курсантов и считали дни, когда закончится эта командировка. Я наслаждался его способностью так выразительно сказать: «Дурак!». Вернее: «Дур-рак!» и «Зачем же он живет?».
Я хотел его спросить: «Зачем же ты живешь?». Я, однако, знал, что такой вопрос оскорбит его. Мы оба были не способны ответить на такой вопрос, – настолько пессимистическое настроение владело нами.
Потом мы гуляли, я рассказал ему все то, что никогда никому не рассказывал. Ведь очень редко встречаешься с человеком, который с чистосердечным сочувствием понимает тебя. Я научился у него многому. Впервые я заметил, что в моем «пессимизме» много юношеского романтизма. А он человек, хотя до некоторой степени чувствительный, но в жизни умеющий рассуждать холодно и решительно. Он сказал тогда:
– И что за жизнь такая: родиться, копать землю и, наконец, умереть таким, каким родился – дураком. Ничего не зная, не ведая о жизни и даже не чувствуя никакой потребности в ней, – хотя бы в таких местах, как Кемь. Здесь может умирать только дурак.
Эти слова характеризовали его как твердого человека.
Сегодня он умер. Заболел девять дней тому назад от спирта. Выпил четыре стакана подряд. Выпил ли он с горя, от какой-нибудь другой причины – никому не известно. Нет у него родных, нет знакомых. Мы, товарищи его по курсу, зашли в больницу, осмотрели его мертвое тело – тупо и холодно – и ушли, рассказывая грубые и грязные анекдоты.
Скоро будут похороны. Его похоронят на кладбище Кеми. Он родился среди украинских степей, осенью намеревался выехать на Кавказ. А похороним мы его именно в Кеми. И зачем же ты жил, зачем и за что мучился, друг Сеньков? Неужели ты унес ответ с собой навсегда».
Потом были похороны, на кладбище сказал речь начальник минфина, в котором Сеньков работал. Начальник считал, что в смерти этого человека виноваты «мы, которые не сумели его политически и морально перевоспитать»…
Антти Тимонен был человек незаурядный, отмеченный интеллектом, это заметно даже по короткому отрывку из дневника. Вдобавок уже в столь юном возрасте он обладал недюжинным литературным даром. По крайней мере этот отрывок произвел на меня гораздо большее впечатление, чем роман «Мирья», с которым я познакомилась лет в 19. Уже тогда, в эпоху «развитого социализма», роман показался мне образцом наивно-реалистического сознания, хотя в шестидесятые годы его читали с большим интересом. Но – в нем не было уже ни следа того остро-болезненного ощущения текущего мимо бытия. И теперь становится по-настоящему обидно за того писателя европейского масштаба, которым Антти Тимонен так и не стал, несмотря на написанную впоследствии пьесу «Примешь ли меня, земля карельская?», посвященную трагедии карельского народа…
Может быть, настаивать на собственном существовании и остром переживании личного бытия помешала именно эта крепкая привязка к месту и племени, невозможность осознать себя в отрыве от своего народа, ведь один из романов Антти Тимонена так и называется «Мы карелы». А это отражение коллективного бытия и коллективного сознания.
Очевидно, Антти Тимонен многое понимал сам, будучи уже профессиональным писателем: «Я написал повесть о труде лесорубов под названием «Освещенные берега». Эта книга осталась без внимания читателей. Написал книгу о сплавщиках. Тоже не дошла до читателя так, как я ожидал. Начал писать книгу о строителях. Это было уже во время учебы на Высших литературных курсах, а материал был собран раньше. Вижу, что книга не получается, как ни мучаюсь. Взял и сжег 150 страниц рукописи и начал снова».
Да потому и не получилось, Антти Николаевич, что нельзя писать по чьему-либо заказу – партии или сплавщиков. Как ни банально это звучит, но писать можно только по велению собственного нутра. Или той занозы, которая там, внутри, свербит. А сколько еще писателей так и не смогли вырасти из «штанов» рабочее-крестьянской литературы благодаря чуткому руководству партии?
Если бы Антти Тимонен продолжил свое писательство в духе кемского дневника, скорее всего он бы не дожил и до Великой Отечественной. Но – это тоже был бы его личный выбор. И вот что еще удивительно, во время «финской» войны Тимонен воспрял, наконец обрел точку опоры и тот самый искомый смысл. А годы Великой Отечественной он вообще назвал «изумительным временем» – какое парадоксальное определение! Вероятно, оно обусловлено не только явным обретением смысла и острым ощущением каждого прожитого дня, часа, минуты! – но и открытием огромного, недоступного прежде инобытия.
А ведь в сороковые годы европейские страны открывались советским солдатам именно как инобытие (за это дошедших до Берлина не очень-то жаловали партийный органы сразу после войны). В свое время Антти Тимонена ругали как раз за то, что он «не так» описывал войну. И это момент он тоже остро переживал – именно что не может доверить бумаге то, что накопилось внутри.
Антти Тимонен не был ни конъюнктурщиком, ни карьеристом, он не врал, воспевая социализм. Он прожил замечательную жизнь, несмотря на крах идеалов в конце пути, в 90-е прошлого века. Впрочем, сокрушились не сами жизненные идеалы, а отношение к ним…
Хочу подчеркнуть, что в данном эссе я высказываю исключительно собственные мысли и впечатления от книги, посвященной Антти Тимонену, а не суждения Ю.И.Дюжева, с которыми вы вскоре сможете познакомиться сами.
Яна Жемойтелите