Суд над историком и правозащитником Юрием Дмитриевым, арестованным в декабре 2016 года, начался в Петрозаводском городском суде 1 июня. Юрия Дмитриева обвиняют по трем статьям Уголовного кодекса. На фоне задержания историка, открывшего для Карелии и всего мира места массовых расстрелов Сандармох и Красный Бор, и громкого дела, рассматриваемого в суде, почти не замеченным осталось другое событие: выход в свет электронной версии Книги Памяти карельского народа, составителем которой и стал Юрий Дмитриев.

Книга сама по себе необычайно интересна и ценна собранным в ней автором уникальным материалом. В ней собраны имена исключительно жителей карельских городов, сел и деревень, попавших под молот сталинских репрессий. Причем это касается не только тех карелов, финнов, вепсов, русских и людей многих других национальностей, кто был расстрелян НКВД в Сандармохе или Красном Бору, но и тех, кто, отмотав срок, вернулся домой из сталинского ГУЛАГа.

Материал в Книге Памяти скомпонован таким образом, что все персоналии приведены не единым алфавитным списком, а разбиты по месту обитания – по районам Карелии, по селам и деревням. По замыслу Юрия Дмитриева, память о соплеменниках становится не абстрактной, а приближенной к месту рождения и обитания, она становится памятью о родственниках и односельчанах.

Надо отметить, что Юрием проделана колоссальная работа, объем которой обычному человеку трудно себе представить, ведь в книге учтены не только города, села и деревни Карелии, но даже маленькие хутора, по которым составлены свои поименные списки. Например, поименный список жертв политических репрессий Петрозаводска занимает 12 страниц, Пряжинского района – 56 страниц, Кестеньгского района – 24 страницы, Калевальского (Ухтинского) района – 31 страницу. И в то же время, например, в составе списков Кестеньгского района есть отдельные списки деревни Кушеванда, где на 1937 год проживали 140 человек, и четверо из них были арестованы и расстреляны в районах Кандалакши, Пудожа и в Сандармохе. И такой детальный анализ сделан по всем, даже самым незначительным, населенным местам республики.

Анализируя приведенную в книге информацию, можно выделить некоторые страшные закономерности. Сталинские репрессии против жителей Карелии в подавляющем большинстве случаев касались именно карелов, финнов и вепсов. Основные аресты и расстрелы прошли в типично карельских районах, селах и деревнях, где численность карелов на роковой 1937 год составляла свыше 90 процентов населения. Практически все приговоры по карелам и финнам заканчивались расстрелом. Из тысяч вернулись единицы...

Издатели сочли уместным в качестве дополнительного материала к этой книге поместить на диск списки населенных мест Карелии за разные годы, оцифрованные и представленные в свободный доступ Национальной библиотекой Республики Карелия.

Вторая часть электронной Книги Памяти посвящена Красному Бору. Вот выдержка из предисловия к книге: «Краткий анализ позволяет назвать Красный Бор местом национальной трагедии народов Карелии. По национальному составу: финны – 578 человек; карелы – 450 человек; русские – 136 человек; вепсы – 3 человека; башкиры, китайцы, немцы, шведы – по 1 человеку; татары, украинцы – по 2 человека; латыши – 3 человека; белорусы, поляки и эстонцы – по 4 человека; еще для 3 человек национальность не указана. По составу «обвинения» из 1193 человек, расстрелянных в Красном Бору по решению внесудебных органов Карелии, 1102 человека обвинялись в «контрреволюционных преступлениях».

Безо всякого преувеличения можно говорить о том, что электронная версия Книги Памяти карельского народа – это не просто летопись трагедии народа и сталинского геноцида, это именно то, что впервые называет одну из главных причин катастрофического состояния карелов сегодня. Именно в результате массовых репрессий по карельскому народу был нанесен настолько серьезный и болезненный удар, что спустя 80 лет карелы не могут оправиться от последствий этих событий. Мы обязаны об этом знать, мы обязаны это помнить, мы обязаны об этом говорить.

Возвращаясь в коридоры Петрозаводского городского суда, где родственники, друзья и многочисленные журналисты дожидались окончания первого дня слушания полностью закрытого процесса по «делу Дмитриева», невольно начинаешь мыслить ассоциативно. Наверное, так же наши бабушки дожидались с узелками с передачей у казенных домов НКВД возможности передать своим арестованным мужьям какую-то снедь, одежку, папиросы. Или просто получить весточку, что жив пока, что не сгинул еще, что есть надежда на возвращение...

Моя бабушка прожила 96 лет. Еще после войны, в начале 50-х годов, когда по стране прокатилась первая волна реабилитаций, она надеялась, что ее Вассилей вернется домой из лагеря. Не знала бабушка, что мужа ее расстреляли в Сандармохе спустя месяц после ареста, аккурат в ночь с 20 на 21 января 1938 года. В ночь на день смерти великого вождя мирового пролетариата Ульянова-Ленина. До ареста дед был членом ВКП (б) и председателем сельского совета в знаменитой ныне деревне Хайколя. В январе 1938 он стал сакральной жертвой, принесенной на алтарь мировой революции. В числе тех 452 человек, убитых той самой ночью, которая вошла в историю как самая кровавая ночь Сандармоха. А через два месяца пуля палача там же, в Сандармохе, оборвала жизнь его родного брата, беспартийного лесоруба.

…Среди других в коридорах суда была женщина, говорящая неплохо по-русски, хотя и с заметным акцентом. Как оказалось, на суд Юрия Дмитриева приехала Луиз Морсинг, консул Генерального консульства Швеции в Санкт-Петербурге по вопросам культуры, информации, образования, бизнеса и науки. Приехала не по работе, не по заданию, а просто так – сама по себе. Много слышала о Юрии Дмитриеве, о его работе и захотела приехать, посмотреть на живую легенду карельской истории, поприсутствовать на процессе, выразить молчаливую поддержку и просто понять: что же здесь происходит? Она даже не знала, что судебное заседание проходит в закрытом режиме, но вместе со всеми остальными ждала в коридоре суда окончания слушания.

Нет, я просто так приехала, неофициально. Хотелось понять, что здесь происходит. В Петербурге говорят, что Карелия — это территория свободы и открытости, что здесь живут свободные люди.

Наверное, Луиз будет крайне сложно понять, что же здесь происходит. Ибо даже мы не понимаем этого. Нет, где-то там, в глубине души и сознания, мы понимаем, что наша страна по колено увязла в том, что уже проходила в 1937-м. И особенно остро это ощущают те, в чьих семьях до сих пор оплакивают своих предков, сгинувших в расстрельных ямах Сандармоха и Красного Бора. Те, у кого в спинном мозгу и в генетической памяти третьего поколения сидит истина: от сумы и от тюрьмы не зарекайся.

Мы просто верить в это пока еще не хотим. Мы надеемся на «оттепель», на то, что на пути у нашего государства найдется какая-то лазейка, «объездная дорога», какой-то третий путь. Мы надеемся, в конце концов, на цивилизованность нашего государства, на неприемлемость таких кровавых методов. Но мы забываем при этом, что 37-й тоже начинался не вдруг и не сразу. Мы забываем о том, что на пройденном уже тогда пути «отворотки» мы так и не встретили, что «малые чистки» предыдущих лет переросли в кровавое безумие 1937-го. Мы забываем, что цивилизованность имеет и побочные явления: расправы становятся утонченнее, изощреннее и, если хотите, "гибриднее"...

И если мы не будем противостоять этому, мы непременно скатимся в террор против самих себя. Потому что на тот момент, когда мы поймем, что террор стал массовым, останавливать его будет уже некому. И некому будет заступаться за каждое отдельно взятое «я», потому что одни уже будут сидеть, а другие – молча ждать, когда придут за ними…

Черные фары у соседних ворот, люки, наручники, порванный рот. Сколько раз, покатившись, моя голова, с переполненной плахи летела сюда… где Родина.

Не хочется верить в такое будущее. Но снова и снова на память приходят слова Мартина Нимёллера из времен разгула немецкого нацизма:

Когда они пришли за коммунистами, я молчал — я не был коммунистом. Когда они пришли за социал-демократами, я молчал — я не был социал-демократом. Когда они пришли за профсоюзными активистами, я молчал — я не был членом профсоюза. Когда они пришли за мной — уже некому было заступиться за меня.

За историком и правозащитником Юрием Дмитриевым они уже пришли.

Электронная книга Юрия Дмитриева пока издана ограниченным тиражом и распространяется бесплатно активистами.