Книгу «Большая собака» должна была написать я. Потому что лучшее из возможного – это мокрый собачий нос, особенно с утра. Собака радостно тычется мне в лицо, лезет языком в рот: «Давай, вставай, новое утро начинается!» И никто, кроме собаки, так не радуется самому началу дня, огромному миру запахов, привычных и незнакомых, которые способны рассказать гораздо больше, чем радиоточка. Собака сладострастно дышит, требуя любви и внимания…
Я вообще привыкла спать с собакой. А с другой стороны у меня спит кошка, а то и две. В такие минуты особенно остро ощущаешь свою видовую принадлежность: мы – млекопитающие, которые любят спать кучей, в стае. И я в этой стае самое главное млекопитающее, homo sapiens, которое, соответственно, в ответе…
В общем, обнаружив книгу Татьяны Соломатиной «Большая собака», я ощутила известный укол ревности – оттого, что эта книга уже написана. Собака должна быть большой, совершенно верно. Большие собаки замечательно смердят псиной, еще — «большие собаки, как и большие мужчины, до последнего вздоха прячут свою неизбывную нежность за высокомерием снисхождения. Особенно в присутствии посторонних», – это вообще удивительно подмечено.
Книга Соломатиной – попытка бунта против рациональности жизни. И все-таки — именно попытка, причем весьма робкая. Автор вроде и понимает, что собаки часто умирают по вине человека и что это крайне несправедливо, но весь бунт этим пониманием и заканчивается, более того, тонет в катастрофическом многословии, знаете, как это бывает – вроде человек хочет сказать что-то важное, а вместо этого мечется по комнате: «Может, вам кофе налить? А может, коньяку? Покрепче или подороже? Вы не думайте, у меня всякий есть…» И в конце концов от этой суеты хочется уже закричать: «Да говори уже, что там у тебя накипело!»
Лирические герои Татьяны Соломатиной – вполне симпатичные люди, ранимые и по-своему мудрые, однако они все опять-таки чересчур много говорят. Так, героиня на простой вопрос, выходить ли ей замуж или нет, получает многостраничную отповедь старца с отсылками к Священному писанию, хотя в Библии ведь ясно сказано: говори да-да или нет-нет. В самом деле, лучше спросить у собаки. Она хоть и не скажет напрямую, но так посмотрит, что сразу станет все ясно.
Вообще, рядом с животным человек виднее. Есть такие люди, которых собаки категорически не приемлют. Те вроде и пытаются заигрывать с иной хвостатой, а та рычит, зубы скалит. Я бы за такого человека точно замуж не вышла, будь у него даже полковничья пенсия в 60 000 рублей (это я образно выражаюсь, ничего личного).
Рассказы Татьяны Соломатиной складываются из совершенно простых эпизодов, как-то: покупка пломбира, варка варенья, хождение за грибами или в баню… Все это происходит на фоне или в тени большой собаки. И я понимаю, что за всем этим сквозит попытка прорваться в инобытие, иначе становится обидно именно за человека: это, что ли, и называется жизнью? Вот это вот – и все? Однако прорыва все-таки не происходит, опять только именно попытка вспорхнуть над землей.
Может быть, потому, что в рассказах на фоне маленьких и больших человеческих драм очень мало собачьего. То есть, именно глобального собачьего понимания жизни и смерти. Собаки иначе относятся к смерти, я уверена в этом. Вероятно, и к жизни тоже. Не по-павловски, это точно. Вообще, если бы Павлов посадил в клетку человека и кормил его по звонку, то он бы и у человека не обнаружил бы ничего иного, кроме элементарных рефлексов. Похоже, у иных людей ничего другого и не осталось.
Нет, у Соломатиной есть эпизоды «прямого включения в собак», выражаясь ее же словами. И все-таки автора сильно испортила медицина. Я заметила, что медики (а Солматина по гражданской профессии медик) воспринимают человек как белковую форму жизни, комок нервов, по которым бегут импульсы, как сгустки гормонов, вырабатывающих жалость, любовь и прочие тонкие «чуйства»… Ладно, когда к человеку так относятся, я еще могу простить, но когда к собаке – ни за что.
Жизненная задача любой собаки – это воспитать человека, чтобы он хотя бы был добрым. И в этом собаки преуспевают гораздо более иных двуногих воспитателей…
В общем, возьму-ка я еще какую-нибудь книжку и лягу почитать вместе с собакой. То есть читать буду, конечно, я. А собака будет лежать рядом, смотреть на меня вишневыми глазами и думать: «Вот мы сейчас лежим. И нам хорошо, правда?» И я знаю, что если когда-нибудь я тоже умру (в этом у меня почти не остается сомнений), первыми на переправе меня встретят все мои собаки, радостно виляя хвостами. И тогда я тоже подумаю: «А тут хорошо, правда!».
Яна Жемойтелите