25 лет — достаточный срок, чтобы многое стерлось в памяти. Но отдельные картинки тех августовских дней, проведенных в Форосе в непосредственной близости от дачи, где, по официальной версии, томился Михаил Горбачев, до сих пор настолько отчетливы, что я помню, казалось бы, совершенно неважные детали. 

Каким-то чудом родители достали мне путевку в санаторий «Форос», который был традиционным местом отдыха партийной номенклатуры. В 1991 году, на волне начинающейся борьбы с привилегиями, санаторий приоткрыли для простых смертных. Мне, тогда еще не избалованной поездками за границу, «Форос» показался сказкой. Ощущение восторга не могла омрачить даже постоянно ворчащая из-за моих поздних появлений соседка, доставшаяся в нагрузку к двухместному простенькому номеру. 

Огромная ухоженная территория, роскошный парк с фонтанами, резными беседками, прохладными аллеями, прекрасно оборудованный пляж, ресторан и бар с бурной ночной жизнью, словно скопированной из зарубежного кинематографа, - все это поневоле порождало возмущение двуличием советской партократии, устроившей себе сладкую жизнь, пока соотечественники давились в очередях за колбасой, майонезом и растворимым кофе. 

Рано утром 19 августа я, как обычно, делала традиционный заплыв. С моря открывалась захватывающая панорама на горы, которая меня просто завораживала. Около семи утра было уже очень тепло, яркое солнце обещало очередной жаркий день, а удивительно ровная морская гладь создавала ощущение разлитой повсюду нирваны. В общем, в то утро все было изумительно безоблачно в прямом и переносном смысле. 

Обычно так рано я плавала одна. Мое романтическое состояние прервал один из отдыхающих, нагнавший меня у буйка. Молодой человек приехал из Москвы и намекал, что трудится в КГБ. До этого мы только перекидывались ничего не значащими фразами.

Именно он и сообщил мне, что в стране произошел переворот, а подробности я узнаю из телевизионных новостей. При это вид у него был настолько довольный, словно речь шла о каком-то забавном приключении, участником которого ему неожиданно удалось стать. 

Я, откровенно говоря, не поверила, но насторожилась. Отдыхающие знали, что буквально рядом с санаторием находится дача президента, где в тот момент отдыхал Михаил Горбачев с семьей. Небольшой компанией мы несколько раз бегали посмотреть на дачу издалека, но сильно приближаться никто не решался. Грозные предупреждающие таблички гласили, что рисковать не стоит. 

После тревожного сообщения настроение у меня заметно упало. Как-то резко не понравились стоящие на рейде корабли, которые накануне появились недалеко от президентской дачи, да и "Лебединое озеро" по телевизору — в те годы предвестник смертей первых лиц государства - не внушало оптимизма. Очень скоро стало ясно, что мой знакомый не шутил. 

Я жила в двухэтажном корпусе, где телевизор размещался на втором этаже, так сказать, для коллективных просмотров. В то время телевизор в номере считался роскошью. Народ в «Форосе» отдыхал непростой, так что слухи о том, что в Москве началась политическая заварушка, разлетелись очень быстро. Отпускники, плюнув на солнце, море и пляж, тусовались около телека. 

Когда на экране появилась группа мужчин преклонного возраста, стало совсем невесело. Плохо помню их слова, но никогда не забуду реакцию сидящих вокруг голубого экрана людей. Намного более страшным открытием для меня оказался не сам путч, а радостно одобрительная реакция отдыхающих, которые едва не хлопали в ладоши.

Я просто не могла поверить глазам. Слово демократия вмиг превратилось в ругательное, а люди, еще вчера критикующие зажравшуюся партийную элиту, готовы были рукоплескать ее возвращению. 

Оглушенная последними событиями, я пошла на пляж. Сознание реконструировало унылые картинки возвращения к эпохе партсъездов бесконечно врущих другу другу людей, к запретам читать то, что мне нравится, смотреть то, что я считаю искусством, говорить то, что думаю. Но больше всего сражало то, что в этих своих переживаниях я была бесконечно одинока. Реакция санаторской публики варьировалась от спокойного безразличия до радостного возбуждения от предстоящих перемен. 

Сорокалетний интеллигент из Питера, который в моих глазах выглядел пожилым мужчиной, а потому не особо пользовался моим вниманием, оказался единственным единомышленником. Мы понуро бродили по берегу, гадая, что же теперь делать. Именно в тот день у меня вдруг реально стало покалывать сердце.

А потом появилась надежда. Я стала названивать родителям, друзьям из Петрозаводска, Москвы, Питера, которые рассказали и о митингах против путчистов, и о танках, и о сотнях и тысячах граждан, вышедших на улицы. Ко мне возвращалось ощущение, что уставших от тоталитарного удушья все же больше, чем тех, кто готов вновь склонить головы. 

Позднее, когда путчистов арестовали, в баре «Фороса» снимали стресс рядовые охранники президентской дачи.

Молодые люди рассказывали, что заступили как обычно на смену, а когда собирались домой, неожиданно поступил приказ не покидать дачу президента. Их полностью обрубили от связи с внешним миром, несколько дней они не могли связаться со своими семьями.

В общем, о том, что в стране едва не произошел переворот, они узнали, когда вернулись с затянувшейся смены.