26 августа 2013, 16:52

Тот самый дом, тот самый двор...

<p>Петрозаводчанин Андрей Цунский опубликовал в Сети необычную повесть о судьбе знаменитого «стодевятнадцатиквартирного дома» по проспекту Ленина</p>

Этим летом в петрозаводском Crema caffe прошла презентация родившейся в Сети повести Андрея Цунского «Горячая вода».
Само по себе это явление уникальное. Потому что художественных книг (не фотоальбомов и краеведческой литературы) о нашем городе — единицы. Тем более любопытно, что хотел донести автор до нас, читателей.

- Андрей, говорят, твоя повесть появилась на спор с друзьями по «Фейсбуку». Это так?
- Она очень смешно появилась. В «Фейсбуке» у меня есть хорошая компания
филологической направленности, и там мы нередко говорим о серьезных вещах, а бывает, что и просто шутим, дурачимся, несмотря на почтенный возраст многих. Так было и в тот раз, пока кто-то не написал: «Рассуждать мы все горазды, а вот может кто-то взять и написать сходу историю, и чтобы это была не просто байка, чтобы была в этом и форма, и суть». Ну а у меня характер заводной в том, что касается «написать». Я через 20 минут взял и выложил в Сеть первую главу.

— Прямо так за 20 минут и написал?
— Так и было. Просто у меня эта история
как перед глазами возникла и память хорошая, да и не без фантазий обошлось — все же не документальную вещь писал. Потом я стал выкладывать в Сеть в день по 2–3 главы и понял — будет повесть.

Вскоре, в марте 2013 года, ее опубликовал журнал «Сибирские огни». Где Сибирь, а где Карелия? Получается, события, о которых идет речь в повести, совсем не «местечковые», они интересны и читателям на другом конце материка. Как писал после презентации интернет-журнал «Лицей», за легкими по слогу, остроумно написанными эпизодами о 70-х годах, построенными вокруг знаменитого в Петрозаводске «стодевятнадцатого» дома, читатели увидели большее, нежели просто ностальгию.
— Не хочется «морщить умное лицо» и рассуждать о том, как мы изменились со времени талонов на продукты, вечных очередей и троллейбуса за 4 копейки. Я просто рассказал о том, как жили люди в нашем доме, переехавшие сюда из бараков и коммуналок, каким был уклад того времени, когда к соседу можно было запросто сбегать за спичками, и многие так и делали, ну прямо как Ихалайнен, — но все в пределах одного дома. Сейчас все попрятались друг от друга за железными дверями. Хорошо это или плохо, но иначе и быть не могло.

— Получается, такой дом был в каждом городе — меняющийся вместе со своей страной. А какие еще приметы 70-х годов годов прошлого столетия нашли свое отражение в твоей повести?
— Те же талоны на продукты, я даже их цвет помню. Появились они в 1974 году и так и остались до 92-го. Началось с мяса, кончилось водкой и нижним бельем. Из-за этих талонов Петрозаводск тогда прославился на всю страну: в очереди за спиртным в гастрономе, который находился как раз в нашем доме, старушку насмерть задавили.

Мои ровесники не сидели за компьютерами в своих квартирах, таких чудес мы и не ведали, премудрости жизни познавали во дворе: играли в футбол, воровали арбузы на рынке, который и сейчас соседствует с домом № 26… Кстати, дом за это время и номер поменял — был когда-то № 50. А все равно — «стодевятнадцатый ».

— Цепочка ностальгических воспоминаний в твоей повести соткана из курьезных и грустных случаев, воссоздающих картину далекой уже советской
эпохи. К слову, не всем тем, кто читал повесть, понравилось наличие в ней нецензурной лексики, которая исходит чаще всего от твоих дворовых друзей… Это тоже особенность советского времени?

— Ну попадается. Так эту лексику не я придумал. Даже у «академических» авторов, чьи произведения в школе проходят, нет-нет да и вылезет словцо, которое режет слух «некоторым читателям». И ханжество
бессмертно, и весьма энергичную часть русского языка никуда не денешь.
Когда приводишь прямую речь людей или вспоминаешь о том, что было написано на дверях школьной раздевалки, уж приходится писать, как говорили и что именно было написано. А еще в книге слово важно как элемент формы, и это дань достоверности".

- Твоя повесть называется "Горячая вода". Это тоже примета времени?
— В нашем доме в то время случился эксперимент с горячей водой: ее решили провести в каждую квартиру. В один из вечеров на дверях подъездов появились объявления с требованием «обеспечить доступ комиссии по проведению г/в». Старушки, сидевшие не скамейке, на объявление отреагировали адекватно: «У нас и своего «гэ-вэ» в квартирах хватает».

Для того чтобы горячая вода пришла, надо было установить трубы. Вот и представьте, продолбили внушительные дыры для них в самом деликатном месте — в туалете. И поскольку в социалистическом плановом хозяйстве никто никуда не спешил, на несколько лет, с Олимпиады и до перестройки, пока эти трубы не появились, быт приобрел самую бесстыдную коммунальную форму.

Потом же, когда трубы наконец установили и по ним пустили горячую воду, они не выдержали и произошла авария — так и система когда-нибудь должна была рухнуть. Кипяток вырвался на свободу из ржавых труб…

— Историю «центрового» дома № 26 с присущим тебе юмором и легкой иронией ты рассказываешь через призму людских судеб. В стодевятандцатиквартирном» ведь жили многие известные в Петрозаводске люди…
— Некоторых из них я прописываю в своей повести, другие остаются «за кадром». Нашими соседями были известные в Петрозаводске врачи Беленькие, режиссер карельского телевидения Э. В. Воронин, замминистра культуры Станислав Витальевич Колосенок. Но о них я в книге упоминаю вскользь. Их ведь нет уже.

Мира Степановна Ноусиайнен - одна из первых читательниц повести

А истории, связанные с бытом, всегда содержат немного такого, о чем никто не хочет говорить на людях. Названные полностью — педагог от бога Мира Степановна Ноусиайнен, ее супруг Эльмер Иванович, замечательный звукорежиссер на телевидении, или, к примеру, Юрий Львович Хорош, блистательный режиссер нашего карельского телевидения и прекрасный переводчик, Владимир Валерьянович Кузнецов, прекрасный
учитель физики, — они в нашем доме не жили, истории о них лишены бытовых подробностей.

И мне хочется, чтобы этих людей вспоминали почаще. Мира Степановна, кстати, жива и даже читала мою книгу. Лучший отзыв о книге дал ее правнук: «Хочу быть, как бабушка, чтобы потом обо мне тоже книгу написали». Есть в повести, конечно, и собирательные образы, я все же не письмо Хлестакова пишу.
И книга не об одном только доме, ведь существовал он не в изоляции. Двор у этого дома своеобразный, прямо скажем. За одним забором базар, за другим — тюрьма. Такое вот соседство.

— Твоя повесть вышла в журнале. А книгу ты не собираешься издавать?
— Журнал «Сибирские огни» уже заказал
мне продолжение «Горячей воды». Что же касается книги, думаю, она выйдет.
Правда, где и когда, из суеверия говорить
об этом я пока не хочу.

Андрей, чуть не забыла!.. Ваш «стодевятнадцатиквартирный
дом» всегда называли так в Петрозаводске — по количеству квартир. Но ведь на самом-то деле их 120!
— Ну, хорошо, что обсчитались в большую
сторону. А то остался бы кто-то без квартиры!

Глава из повести здесь.

 

Ольга Миммиева's picture
Автор:

Будучи студенткой историко-филологического факультета ПетрГУ романтику искала в стройотрядах. Ее всегда привлекали люди со стержнем, сильные, без двойного дна. Любимая тема – человек в особой жизненной ситуации. Будь то прыгнувший с парашютом незрячий поэт или повар, отправившийся готовить отбивные на Северный полюс. Мечтает, чтобы у читателей после знакомства с такими людьми вырастали крылья.