19 ноября писателю-сказочнику Василию Николаевичу Фирсову исполнилось бы 60 лет.  К этой дате его друзья, не надеясь на помощь государства, скинулись и издали небольшую книгу воспоминаний - «Материалы к биографии Василия Фирсова».
   В нее вошли также неизвестные сказки и статьи самого писателя, фотографии и многое другое. Книга вышла не случайно, ибо современникам писателя было что сказать о Фирсове, тем более что при жизни этим его особо не баловали.
   Молодым людям, интересующимся культурой и современной литературой, в частности, стоит запомнить это имя, хотя за ним не числятся звания и награды и похоронен он не на «почетном» кладбище. С настоящими художниками в России такое бывает. А потом они (их творчество) становятся оправданием нашего существования перед потомками.
   Возможно, я и завышаю планку, но ненамного. И не я один такого мнения. То, что он писатель российского масштаба, красной нитью проходит через книгу воспоминаний. 
   Со временем забудется или отойдет на второй план бытовая сторона жизни Фирсова (далекая от идеала), останутся его замечательные сказки. Мало кому из современных писателей удается сказать свое слово. Вроде и творить никто не мешает – идеологического контроля, цензуры нет. Таланты есть, нет личностей. Есть личности, нет глубины. Есть глубина, но часто чужая.
  Фирсов как человек был нравственно чист, а как творец самобытен, хотя работал в традиционной форме – сказки, литературной сказки. И здесь пора дать слово профессионалу – доктору филологических наук Софье Михайловне Лойтер:
   «Сказки Фирсова вобрали в себя не только русскую народно-сказочную традицию и не только поэтику сказки. Они являются результатом пересоздания, трансформации традиций и поэтики анекдота, «малых» фольклорных жанров (пословичных форм, загадки), частушки, народных мифологических рассказов. Но особенно сильно  в них следование народной «смеховой культуре» в виде площадно-ярмарочного, скоморошьего искусства и травести народного театра». «Его сказки – несомненная философия современной жизни. У Фирсова замечательный язык, органичный, единый, народный, но в то же время индивидуальный».
   К сказке Василий Фирсов пришел в конце семидесятых. В неизданной повести «На родимщине» (1978 г.) один из героев, Макар, рассказывает сказку «За компанию», похожую на притчу. Это первая ее публикация. Хотя при жизни он говорил, что писать сказки начал для своих детей в 1986 году. Возможно, в это время он пересмотрел свои взгляды на литературное творчество и, отказавшись от рассказов и повестей в духе Василия Белова и Василия Шукшина, полностью переключился на сказки. И оказался прав. В его наследии их более 500. Две трети из них не издано.
 Кстати, Василий Фирсов сотрудничал с нашей газетой. Это он  придумал полюбившуюся многим страничку «Детский остров». На ней были опубликованы некоторые из его сказок.
Дмитрий Москин

18 ноября в Национальной библиотеке состоится вечер памяти писателя. Там можно будет приобрести  книгу «Материалы к биографии Василия Фирсова».  Начало в 16 часов      

Сказки Василия Фирсова

ЗА КОМПАНИЮ
Сказка, рассказанная печником Макаром Лямкиным

   Жил-был мужик, звали его Созоном. Жил в достатке, человек был нежадный и пуще всего не любил обедать в одиночку. Сядет за стол и обязательно выкликает кого-нибудь через окошко.
   - Заходи, сосед, - кликнет. – Составь компанию, удружи.
   Зайдёт сосед, начешется дармовой каши, а Созон и рад.
   - Ну, спасибо, сосед, тебе, удружил. Одному-то ведь и у каши неспоро, а в компании – оно и хорошо, добро.
   Уйдёт сосед, а на другой день Созон двоих уже приглашает, потчует. Начешутся гости каши, пойдут, а Созон им чуть не в пояс кланяется: спасибо, что зашли, в компании-то оно и хорошо,  добро.
   Вот опять обед настал, у Созона за кашей уже трое сидят, кашу наворачивают. Ест и Созон с ними, ест да радуется, гостей благодарит.
   День за днем идет, у Созона уж не двое-трое обедают, уж артель целая  стол облепила, и бабы с ребятишками тут же толкутся. А Созон и радёшенек, никому не отказывает, всех кормит, всех благодарит, чуть не в пояс кланяется.
   Идёт время, копится народ, лезет на дармовщинку, да оно и веселее обедать в большой компании-то.
   Долго ли, коротко ли – уж вся деревня у Созона кормится, бабы и варить перестали, мужики и сеять бросили, и жать не жнут.
   - А зачем? – говорят. –  Зачем спину ломать? Созон прокормит.
   Никто ничего не делает, лежат по лавкам, обеда ждут. Настал обед – всё население к Созону валит, а Созон уж встречает, в пояс кланяется, приговаривает:
   - Спасибо, что пришли. Одному-то и у каши неспоро, а вместе-то оно и хорошо, добро.
   От всего отбились мужики да бабы, скотину порешили, поля забросили, ничего не надо.
   - А зачем? – говорят. Созон прокормит, Созону это в радость, а нам в пользу.
   Так и жила деревня тридцать лет и три года: ничего не делала, всё хотенье и уменье растеряла, Созоном только и жила.
   Хорошо жила, да вот беда: собрался Созон помирать. Прибежала деревня, завыла в голос, а Созон лежит на лавке, помирает, сам рукой машет, зовёт:
   - Заходите, братцы. Одному-то и помирать не споро, а в компании-то оно и хорошо, добро.
   Подумали люди, согласились с Созоном.
   - И верно,–  говорят.–  Давай, Созон, помирай, а мы уж тебя не оставим.
   Стал Созон помирать, а за ним и вся деревня полегла, помирают за компанию, смеются.
   Помер Созон, померла деревня. Пусто стало кругом, будто Мамай прошёл. Одни вороны остались, сидят на трубах, каркают.
                                                                    Из повести «На родимщине».

ДЕЛО НЕ ДЕЛО
Ходил один сапожник по пряжинским деревням, себе работу искал. Легла на его пути деревня Киндасово, идет, видит: сидит мужик на обочине, в пень колотит.
– Крещѐный! – крикнул сапожник. – Чего делаешь-то?
– В пень колочу.
– А пошто?
– Такой характер: не могу без дела сидеть.
– Дело ли это – в пень колотить?
– Дело не дело, а против характера не попрешь: минуты так не посижу. Поудивлялся сапожник, в деревню взбрѐл, видит, стоит мужик в луже, по воде веслом брякает.
– Чего делаешь, дружок?
– По воде веслом брякаю.
– Что за нужда?
– Характер такой: не могу без дела сидеть.
– Дело ли это: по воде веслом брякать?
– Дело не дело, а уж такой уродился: минуты даром не посижу.
Покачал головой сапожник, дальше, видит: мужик топором машет, тень от дерева рубит.
– Пошто тень рубишь? – спрашивает. – Мешает она тебе?
– Мешает, не мешает, а характер такой: без дела душа тоскует.
– Это ли дело: тень от дерева рубить?
– Всѐ дело, лишь бы без дела не сидеть, - отвечает мужик.
Махнул сапожник рукой, пошел в ближнюю избу – работы себе спросить. Заходит, там хозяин портки перевешивает с гвоздя на вешалку, с вешалки на гвоздь. Тут и баба сидит, в ступе воду толкет.
– Здорово живем, хозяева!
– Здорово, коли не шутишь, – говорит хозяин. – Чего бродишь, дела не делаешь?
– Дело-то еще надо найти, - отвечает сапожник – А вы чего делаете? Портки перевешиваете, да воду толкете? Дело ли это?
– Дело не дело, а уж такие мы, киндасовцы: минуты не посидим впустую.
Сел сапожник на лавку, хотел работы спросить, да не понравилось хозяину, что человек без дела сидит да еще и цигарку сворачивает.
– Чем без дела сидеть, – говорит, – возьми-ка лучше портки да перевешивай, а я пойду решетом ветер ловить.
– Разве дело это: решетом ветер ловить?
– Лодырям все не дело. А мы такие, нам сидеть некогда. И тебе не советуем.
Махнул сапожник рукой на эту избу, пошел в другую, там вся семья в сборе, ползают по полу, солнечные зайчики соскребают.
– Хорошее дело: зайчиков с полу соскребать, – сказал сапожник.
– А что? – отвечает семья. – Было бы дело, а уж мы не откажемся, нам только подавай.
Видит сапожник: нечего ему тут делать, вышел на улицу, хотел в третью избу зайти да и расхотелось, не стал заходить, заглянул в окно. Там тоже работа кипит: бегает народ с топором, муху убивают, да никак убить не могут: хрястнут по столу топором, а муха уж на печи сидит; хлобыстнут обухом в печь – муха по стеклу гуляет. Бухнули в окно, вылетела рама, за рамой муха, а за мухой и все остальные. Видят: муха сапожнику на лоб села, подбежали, топор вскинули, вот-вот муху убьют. Прихлопнул сапожник муху поскорее, закричал:
– Что делаете-то, мужики?
– Дело делаем, – отвечают мужики. – Муху хотели убить, да ты опередил, взял да убил.
– А дело ли это: муху убивать вчетвером да ещѐ и топором?
– Дело не дело, а уж такие, мы киндасовцы: без дела и минуты не проживѐм. Жалко, ты нас опередил, муху убил, без дела оставил. Ну да ладно, бросайте, ребята, топор, давайте шатать забор.
А сапожник в другую деревню пошѐл, там дело для себя нашѐл – голенища притачивать да каблуки приколочивать.

ПРО КИНДАСОВО
– Здорово, мужичок! Откудова будешь?
– Здорово, брат! Я из Киндасова, в Пряжу попадаю, попаду ль, не знаю. А ты откуда?
– А я из Пряжи, к вам наряжен, поглядеть, что за деревня, что за народ? Говорят, чудной народец, у каждого свой огородец, в огородце одна репа растет три лета, на четвертое вырастает, листьями замахает, в небо улетает. Верно ли говорят?
– Верно, верно. Репа улетает, а ямки-то остаются, и копать огород не надо, сади снова да радуйся.
– Говорят, и избы у вас занятные, для других непонятные: крыльцо на крыше, а двери еще выше, откроешь – небо видать, а как в избу попадать, надо на веревке спускаться, на конце раскачаться да в окно попасть. Попадешь – желанный гость, тебе первая кость, не попадешь – ступай себе мимо, пореже заглядывай. Так ли говорят?
– Так, земляк, так.
– В избу попадешь, не враз поймешь: сидит семья вся на столе, а тарелки на скамейки поставлены, да так и хлебают, поклоны отбивают. Ложкой поработаешь – спина заболит.
– У нас спина не болит, мы люди привычные.
– Как поедят – на старшого глядят. Старшой икнет – все икают, старшой крикнет – никого нет, все разбегаются, а старшой ловит. Кого поймает – тому посуду мыть. И моют чудно, удивленье одно: тарелки нагревают, в холодную воду кидают, два часа потрясут, на улицу несут, каждую посудину о камень бьют. Коль не разбилась тарелка – значит, чисто вымыта, а разбилась – черепки на огород, грязь на удобрение. Верно ли говорят?
– Истинно так, дорогой земляк!
– И печки, говорят, у вас деревянные, труба из бересты, а топят кирпичом. Кирпич сунут, два раза дунут и сидят, на кирпич глядят – когда разгорится. Подождут, подождут – да и рукой махнут, на свечке яйцо спекут, по тарелкам раскрошат – и обед готов на девять ртов, а десятому рту особое задание – тарелок облизание. Верно это, или вранье?
– Никакого вранья, дружок! Истинная правда!
– Говорят, у вас телята кладутся, а куры в лесу пасутся, на деревьях спят, работать не хотят, за яйцами в магазин ходят.
– Что верно, то верно.
– А еще говорят: вся улица у вас вымощена блинами, с боков подбита пирогами, в каждом пироге по бараньей ноге, а бараны у вас пьют только квас, хлеб едят американский, крошки подбирают да людям кидают. Люди крошки хватают, поля засевают. И месяца не проходит, рожь вырастает – аж облака задевает. На жатву народ с топорами идет. Навалят-навалят да так и оставят, ждут морозов, по снегу вывозят. Вывезут, начинают молотить – друг друга снопами колотить.
Зерно обтрясут, домой унесут, а что дальше делать с ним – не знают, поглядят-поглядят да и так съедят. Что ж, у вас и мельницы нету?
– А зачем нам мельница? Поглядим-поглядим, да и так съедим.
– А еще сказывают, бабы сметаной коров намазывают, чтоб в кустах видать, в лесу не потерять, а овцам надевают дугу с колокольцем, выгоняют в польце, волка приглашают, в пастухи нанимают. А платят ему яйцами да прошлогодним молоком. Волк молоко овцам выливает, а яйца в мешок собирает. Полный мешок соберет, в деревню идет да вам и продает, «Берите, говорит, берите, я при овцах и так сытый. Гривенник штука – простакам наука». Наука, да не впрок – мигом раскупают мешок, волка благодарят, «приноси еще» говорят. Правда ли это?
– Правда и это, чего говорить.
– Ну, спасибо тебе, мужичок, шел к вам, не верил, да ты подтвердил, меня убедил, можно и домой вертаться.
– А зачем вертаться? Сходи да своими глазами посмотри.
– Нечего, брат, смотреть. Все так же, как у нас в Пряже, только одно не так: волк за яйца берет пятак, а до гривенника мы сами доплачиваем.
– Коли и в Пряже все так же, пойду и я домой. До свиданья, брат, будешь богат, заходи, уйдешь, самовар поставим.
– До свиданья и ты, брат. Обязательно зайду, со своим самоваром приду, самовар без дна, крышка одна, ну да ничего– накинем на чугунок, в печи воду согреем, всей деревней чаю напьемся.

ВСЯКОЕ В ЛЮДЯХ ГОВОРЯТ...
Всякое в людях говорят... Говорят: хлебы варят, а щи пекут, холсты плетут, а корзины ткут, да только вы не верьте, а придите в нашу деревню да проверьте. Деревня наша известная, молва идѐт лестная, Киндас-Рукавицей (киндас, по-карельски, рукавица) прозывается, стоит на Шуе, как прыщ на... (на самом берегу), кто ни проедѐт, всяк завернет, погостит-поглядит, а потом всем рассказывает: «У их, кореляков, что ни мужик, то Яков – как запрягать, так сани делают, что ни баба, то Маланья – как пироги печь, так все ворота в тесте». Вы им не верьте, а придите в нашу деревню, да проверьте: Яков у нас всего один, это он – как запрягать, так сани делает; и Маланья одна, это она – как пироги печь, так все ворота в тесте.
Хорошо пироги печь, да не про то сейчас речь, а про хлебы со щами, да про холсты с корзинами.
У нас в деревне хлебы не варят, тесто в кадушке солят, крышкой закроют и две недели на ней сидят, сначала один, потом двое. Двое посидели, пятеро садятся, меж собой
рядятся – кому внизу сидеть, кому сверху. Третий на втором, пятый на четвертом – сидят, хлебы солят, давят весом с большим интересом: тесто поднимается, а они опускаются. Крышка до дна дошла – хлебы готовые, солим новые, а эти хватаем да в рот кидаем, попавши – съедаем, а не попавши – щели в стенах замазываем.
Щи у нас тоже не пекут, чугунок берут, кочан в него кидают, водой заливают, потом три раза тряхнут да три часа ждут, не будет ли пузырьков. Время прошло, пузырьков нет – готов обед. Дальше – легче: кочан вынимается, за окно кидается, щи по тарелкам разливаются. Разольѐм, с краю попьѐм, половину оставляем, чаю кидаем, на солнце завариваем. Щи съедены, чаю попито, брюхо набито – ложимся спать, сучки в потолке считать. До ста сосчитаем, встаѐм, на кухню идѐм, тесто из щелей выскребаем. Ложек пять соскребешь, за щеку кладешь да и спать идешь. Спим крепко, встаѐм дружно: пора дальше жить.
И холсты у нас тоже не плетут, у проезжих купцов берут. Гору наберѐм, всей деревней штаны да сарафаны шьѐм. В старину, бывало, на каждого шили, а потом плюнули, решили: будем на всех мужиков одни штаны шить, а на всех баб один сарафан, а ребятишки и голышом побегают. Сшили мы штаны во-от такой ширины, полдеревни в одну штанину влезает, полдеревни – в другую, да так и ходим. Соберется один на рыбалку, как ему быть? Для одного штаны ой как велики, а как все соберутся – так в самый раз. На берег приходим, один удит, другие глядят, меж собою рядят: кому завтра идти, куда мужиков вести. Одному стога метать, другому грибы собирать, третьему у брата свадьбу играть. Стога метать – это может подождать, да и вдруг дождя нанесѐт; грибы собирать – нехудое дело, да свадьба, пожалуй, лучше: гости сядут – и мы подсядем, гости песню заведут – и мы подтянем, гости в пляс – и мы подтопнем, левой ногой – полдеревни, правой ногой – еще столько же, да еще сарафан почти с океан. Хозяева со смеху падают, падаем и мы, уж такие штаны неуправчивые. Поплясали, вина попили, обратно идѐм, а штаны во-от такой ширины, сами качаемся, лбами встречаемся, в круг заплетаемся. Сарафан подойдѐт, порядок наведѐт, дальше вместе идѐм, песни поѐм, надо ли ещѐ рассказывать?
А ведь и корзины у нас тоже не ткут, осину берут, на колоды пилят, долотом долбят, дырочки проверчивают. Насверлят побольше, помочат подольше, потом на сушку и в лес по волнушку. Четверо несут, пятый грибы кидает, шестой кидать помогает, головой отбивает, да так ловко, откуда и сноровка: грибы в корзину летят, и все вверх ножкой, еще немножко – и корзина целая, четверым не унести, пятый устал, шестой так упарился, что прямо в корзину валится. Потужатся мужики, потужатся да и бросят, в деревню идут, помощи просят. Уж такой тут народ – вся деревня бредѐт, придут, по грибу берут, обратно идут, а корзину за собой волокут. Волокут, пошучивают, грибы на сучки нащучивают. В деревню приходят,
грибов нет, а корзина целая, на два века хватит, на третий останется, кому достанется, тот добрым словом вспомнит: откуда корзинка в два пуда, и украл бы кто – не украдѐшь, дальше пойдѐшь.
Да, всякое в людях говорят, да только вы не верьте, а сходите в нашу деревню да проверьте.

 Эти и другие сказки Василия Фирсова можно также прочитать на сайте  http://avtor.karelia.ru (электронная библиотека авторов Карелии)