Музей «Кижи» часто критикуют. За то, что хочет отказаться от услуг наемных реставраторов — мол, не собрать ему самостоятельно Преображенскую церковь. За невыносимые условия работы у сотрудников, запрет на разглашение внутренней информацию и снижение зарплаты. О том, что правда, а что нет в словах общественников и бывших работников, мы напрямую спросили у директора «Кижей». Андрей Нелидов в ответах не стеснялся.

Странная модель, или Волшебная операция

— Андрей Витальевич, в последнее время много говорят о том, что продолжать реставрацию Преображенской церкви музей будет своими силами, а от услуг профессиональных подрядчиков, которых настоятельно рекомендовало сохранить ЮНЕСКО, откажется. Справитесь со столь сложной задачей?

— Реставрация, безусловно, должна идти своими силами — для этого и создавался плотницкий центр в музее. И государство вложило большие деньги в него не для того, чтобы потом еще раз тратиться, привлекая кого-то, а для того, чтобы реставрировать. Это же логично.

В плотницком центре. Фото: arc-restore.ru

— Но ведь есть мнение бывшего главного реставратора музея Николая Попова, который считает, что плотницкий центр создавался для «лечения» бревен, а не для сборки-разборки церкви и самостоятельно, без того же Архитектурно-реставрационного центра «Заонежье», завалит реставрацию?

— Посудите сами. Много лет назад было решение о реставрации. Государство выделяет деньги — на инструмент, на это, на это. Где-то под миллиард. Начинает реставрировать. Набирает плотников.

В какой-то момент появляется мнение, что наши плотники не умеют делать все операции и нужно привлечь коммерческую организацию — и ее услуги будут стоить четверть реставрации. Где логика?

Если объяснение только одно — там мастера лучше, чем у нас, то вопрос к Попову. Почему же он не набрал за столько лет качественных мастеров и не научил их? У меня это большие вопросы вызывает. Он, значит, этим говорит: «Я плохо работал». При всей моей нелюбви к Попову за его высказывания он еще создал такую экономическую модель реставрации, которая очень странно выглядит.

Фото: arc-restore.ru

— А что это за модель?

— Вся реставрация состоит из трех частей — проектирование, работа с металлическим каркасом и лифтингом и работа с деревом. Понятно, что проект мы не нарисуем, потому что для этого нужен проектный институт: брать проектировщиков в штат музея поэтому не надо. С металлом работает фирма «Алекон» — это уникальная работа, которой не обучишь: там не только руки, но и специальное оборудование в большом количестве.

И есть плотницкий центр для работы с деревом. Зачем нужна еще одна структура — коммерческая? Ведь сборка и разборка — это тоже реставрация. Нет такого разделения, что кто-то должен разбирать и собирать бревна, а кто-то «лечить». Это выдуманная история. Она-то и наводит на сомнения…

Построив все, потратив огромные деньги, создали иллюзию, что есть некая волшебная операция, которую собственные ученики так и не научились делать, поэтому нужно привлечь специалистов, и почему-то туда уходит четверть денег. Тогда все становится на свои места — почему появилась такая волшебная операция. Но это предположение... Это были очень дорогие контракты на сборку-разборку. Дороже в России не было.

Фото: kizhi.karelia.ru

«У нас не все шикарно»

— Чтобы там ни говорили, наши люди сейчас работают вместе с «Заонежьем» и часть операций делают сами — значит, могут. Мы, кстати, договорились с подрядчиками, что они не уходят окончательно. Мы сейчас сократили объемы их работы, запустив наших реставраторов вместе с ними на тот объем, который они раньше делали одни.

На следующем этапе мы тоже не прощаемся с «Заонежьем» — они остаются на еще один конкурс на еще меньший объем. После этого остаются два яруса (вся Преображенская церковь разбита на семь поясов-ярусов, которые поочередно реставрируют. — Прим. авт.), на этой фазе АРЦ «Заонежье» остается в качестве оплачиваемого консультанта.

Фото: kizhi.karelia.ru

Тут надо отдать должное «Заонежью». Несмотря на то что они вроде как ущемлены (раньше были заказы, а теперь они сужаются), они к этому относятся нормально. То, что мы с ними сейчас совместно работаем, говорит, что все очень удачно — конфликта нет.

Кстати, со следующего года все конкурсы на реставрацию будем проводить не мы, а Минкультуры России. Затраты же на реставрацию должны уменьшиться в два раза — если мы будем реставрировать тем методом, о котором я сказал.

Планировалось примерно 360 млн рублей — на третий, второй и первый пояса. А теперь, по нашим расчетам, все должно обойтись в 185 млн. И мы уже заявили эту цифру.

— А не приведет ли новая схема работы с подрядчиками к срыву сроков реставрации? Музей уже упрекали в прошлом году за фактический срыв работ.

— Я впервые за три года могу сказать, что нет задержки реставрации, а до этого были... В одном случае не могли начать пять лет, потом перерыв был год — вообще ничего не реставрировали. Хотите найти проблему в том, что бревна две лишние недели пролежали (в реставрационный сезон 2014 года. — Прим. авт.)? Ну несерьезно это.

Мы не говорим, что у нас все шикарно. У нас есть проблемы. Они сто раз «некритичнее», чем это вам кажется. Но покажите мне хоть один документ, подтверждающий, что нарушены сроки реставрации. Не слова ваших информаторов, а документ.

— Была такая табличка в 2010 или 2011 году с поясами Преображенской церкви, где были отмечены годы реставрации...

— Да, потом были провальные годы у Аверьяновой (бывшего директора музея «Кижи». — Прим. авт.) и Попова, а теперь мы идем по графику, точнее по дорожной карте.

Николай Попов и Эльвира Аверьянова. Фото: kizhi.karelia.ru

«Лучше быть жалеемым, чем корыстным»

— А как вы можете прокомментировать информацию, что ваши работники не выдерживают условий работы в музее и увольняются? У вас действительно такая внутренняя атмосфера? Тот же начальник отдела контроля за реставрационной деятельностью Александр Куусела, единственный реставратор икон в музее Галина Фролова уволились. Их уход связывают с внутренней обстановкой.

— А вы знаете предприятие, в котором никто никогда не увольняется и не уходит? Вы в процентном соотношении не пробовали подсчитать, сколько за год уволилось? Окажется один процент. Это ничтожно мало. Чтобы набрать 10%, надо вспомнить 25 уволившихся, а их нет.

Люди уходят не потому, что устали, а потому, что жизнь такая. Я работал на одной работе, теперь на другой. Вот вы писали, что Куусела уволился. И что? Вы его спрашивали, выгнал я его или нет? Я его умолял остаться.

 Александр Куусела. Фото: oksa_sun.livejournal.com

— Он не стал говорить о причинах ухода. Видимо, не рискнул их огласить.

— Причина проста и банальна. Зарплата за ту же самую работу в институте «Геореконструкция» в Питере, где разрабатывается проект реставрации, выше. Потому что это коммерческая структура. При этом он остался работать на этом же проекте. Это его личный выбор. Он мне говорил: «Ну поймите меня правильно, вы мне здесь платить столько не можете». А вам он просто не стал говорить, что из-за денег ушел, хотя это нормально. Лучше ведь быть жалеемым, чем корыстным.

«Вещи, которые на грани»

— Может быть, такая неразговорчивость ваших сотрудников (речь не только о Куусела) связана с приказом о неразглашении информации о том, что происходит внутри музея? Нарушение приказа, насколько я знаю, даже может повлечь увольнение...

— Никакого приказа нет. Есть стандартное положение о служебной этике. Оно должно быть во всех государственных учреждениях — это норма. Но это не приказ, а положение. Речь идет о правилах поведения. Они не наказуемы.

Ну, например, нельзя за столом сидеть и громко разговаривать. А человек сидит и разговаривает и на замечание отвечает: «Ну, я не знал». Тогда пишут некий документ: «За столом не орут» и ему дают под расписку. Вы ознакомились и теперь знаете. И если вы все равно это делаете, можно подойти и сказать: «Ну как же так?!»

Сотрудники музея. Фото: kizhi.karelia.ru

Но за это не наказать и не уволить. Это документ нормативно-нравственный, об этике поведения. Есть вещи, которые как бы на грани. Например, комментировать какие-то действия некой команды, которые еще не вышли, — это некорректно. Потому что все может измениться.

«Работаю за советников — это страшно тяжело»

— А что у вас с зарплатами сотрудников? Говорят, в этом году они были значительно снижены — не на 10%, как утверждали в музее, а больше. Бывший редактор газеты «Кижи» Татьяна Николюкина рассказала, что у нее срезали почти 25%. Насколько я знаю, музей уменьшение зарплат объяснил неожиданно — падением уровня Рыбинского водохранилища.

— Действительно, из-за того, что упал уровень водохранилища, и из-за сложных отношений с Европой и Америкой изменилось количество туристов, которые к нам приезжают. Если мы за счет российских туристов добираем по количеству, то по деньгам — нет. Потому что иностранные туристы платили больше, чем отечественные.

В этой ситуации все руководство музея — заместители, советники — приняли решение сократить зарплату на 10%. Каждый написал заявление, включая директора. Чтобы выполнить те программы, которые есть, надо откуда-то взять деньги. Первое предложение было такое, и оно выполнено.

Второе предложение — мы сократили почти все ставки советников. Потому что денег нет, чтобы остальным платить зарплату. Советник — это не просто так: сократили ставку - и все. Люди работали вместе со мной. Не ходили где-то и дурака валяли, а занимались конкретной работой, которую некому передать. Теперь я работаю за них. Это страшно тяжело.

Если говорить конкретно о Николюкиной, то, возможно, у нее общий заработок так и упал. Но у нее была снижена не зарплата, а премия. У нее одной. К сожалению, ее деятельность как редактора газеты была оценена как не очень сильная. Наверное, ее мнение с нашим не совпадает. Но у меня есть это право — оценивать труд каждого сотрудника, я его оценил. И мы просто стали платить ей адекватные деньги.

— Насколько я знаю, в музее этим летом возникла проблема со смотрителями. Их не хватает. Никто не хочет работать за 8 тысяч — столько, по моей информации, смотрители теперь получают после снижения зарплаты.

— Смотритель, к сожалению, самая малооплачиваемая сезонная работа в музее. Это непостоянные кадры. Есть несколько постоянных, а есть на сезон — они приходят по договору работать на остров и каждый год меняются. Мы все время нанимаем новых. Насчет 8 тысяч врут, конечно.

У нас в Карелии вообще двойная правда. «Сколько вы получаете?» — «8 тысяч». —  «Но на 8 тысяч ведь не проживешь». — «Да, Андрей Витальевич, 8 тысяч». Приходишь в бухгалтерию и спрашиваешь, сколько человек получает на руки, — 22 тысячи оказывается. А они все равно говорят: «Это премия. Премия не считается». «А деньги-то вы получали?» — «Ну да. Но зарплата-то у меня 8 тысяч. Я и отвечаю — 8».

Но главное все же в том, что средняя зарплата в музее более чем достойная, иначе бы сюда очередь не стояла.

Фото: kizhi.karelia.ru

«Мне платит федеральный бюджет»

— А какую зарплату получаете вы как директор и ваши замы? Недавно федеральные СМИ опубликовали данные о доходах руководителей крупных музеев за прошлый год. Судя по ней, вы заработали 21 млн рублей — правда, с учетом продажи автомобиля и недвижимости. Но это все равно породило множество слухов. Даже называют конкретные цифры. Говорят, что вы получаете 216 тысяч, а ваш заместитель Надежда Луданик аж 260 тысяч — потому что у вас якобы не хватает северных.

— Неправда это все, неправда! Я получаю северные в полном объеме. Раскрывать размер зарплаты без согласия того, кто ее получает, я не могу. Но она отличается в разы. Свою зарплату не буду комментировать никак. Мне ее платит федеральный бюджет. Просто не хочу — и все. Вы же мне не говорите, сколько вы получаете.

— Мне скрывать нечего.

— Мне тоже нечего. Но я не хочу ни с вами, ни с кем другим беседовать на тему своей заработной платы. Кроме тех, кому я хочу об этом сказать. Это настолько личное!..

Сама зарплата — это пустой разговор. Если я ее назову, вы мне не поверите — и правильно. Потому что для вас зарплата и выплаты — одно и то же, а для меня — разное. Зарплата у меня 40 тысяч, по-моему. Получаю я значительно больше, потому что есть северный коэффициент, премия, которой меня лишает иногда министр.

Вообще такие вопросы, опять же... не задавайте вы про зарплату никому. Ну, это неприлично! «А правда, что ваша жена на сторону ходит?» — «Нет, неправда» — «Но вот люди говорят, просто спросил». Ушел как оплеванный.

 Фото: kizhi.karelia.ru

«Сумасшедшие радуются, подонки ликуют»

— Спасибо, что согласились на этот разговор.

— Пожалуйста. Только не врите. Чтобы не выглядеть идиотом. Есть же еще и умные, которые знают что и как. И вы в их глазах выглядите смешным человеком. Зачем вам это? Вы хотите быть королем среди идиотов? Надо же быть королем среди умных!

Фото: gazeta-licey.ru

Ведь все намного проще. А вы пытаетесь из этого что-то раздуть. Людей пугаете, вводите в заблуждение. Сумасшедшие радуются, подонки ликуют, умные смеются. И для кого тогда это все?

Общаться только с больными, обиженными, уволенными и на этом строить мнение неправильно. Тот же Попов один, а плотницкий центр — 25 человек.

Сергей Мятухин